С установлением советской власти в Беларуси произошли резкие изменения, затронувшие в том числе религию и церковь.
Среди первых действий советской власти было издание декрета «О земле» 26 октября 1917 г., в соответствии с которым Церковь лишалась своих земельных владений [1, c. 18]. Следующим шагом был декрет СНК РСФСР «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» (2 февраля 1918 года), в котором говорилось об отделении церкви от государства и школы от церкви [2, с. 371].
Советский режим старался заменить религию новой коммунистической идеологией, основанной на принципах атеизма, который становился официальной доктриной. Изжитие религии стало важным компонентом советской модернизации, так как она препятствовала созданию нового «советского человека».
В результате, несмотря на официальное признание большевиками «свободы совести», борьба против религии и церкви как института в пролетарском государстве с 1918 г. велась по нескольким направлениям: ликвидация как политической силы, экономической базы, планомерное уничтожение культовых заведений и священнослужителей [3, с. 243]. Также для раскола православия изнутри была принята кампания по созданию «обновленческой церкви» [4, с. 276]. Вместе с тем, обновленческое движение не получило развития в Беларуси, в том числе и на Гомельщине, так как не пользовалось поддержкой населения, которое видело в «обновленцах» агентов большевистского режима [5, c. 163].
Гомельщина, ввиду своего многонационального состава, являлась территорией, где проживали представители различных конфессий – православия, католичества, иудаизма, старообрядчества, протестантства и др. На момент установления Советской власти большинство населения Гомельщины являлось верующим. Например, Владислав Голубок, основатель белорусского передвижного театра, в 1925 году, гастролируя со своей труппой в Мозырском округе, отмечал, что в Турове население очень верующее, «прямо как в средневековье».
Поэтому для борьбы с религиозным сознанием театр провел несколько бесплатных антирелигиозных постановок. [6, с. 248]. А о населении д. Рудня-Шлягино Ветковского района Гомельского округа в 1929 году говорилось как «о фанатично-верующем» [7, с. 23].
В период 1921–1925 гг. основной упор в борьбе с религиозным сознанием делался на разъяснительную работу с массами. Советская пресса всячески демонстрировала «отход трудящихся масс от религии». Власть организовала публичные показательные процессы над служителями религиозных культов. Активисты устраивали «Красную Пасху», сопровождающуюся маскарадом и богохульными акциями, что нередко оскорбляло чувства верующих [3, с. 245].
В 1925 году недостаток «своих сил» выдвинул вопрос о привлечении на антирелигиозную работу беспартийного учительства.
Но в связи с неподготовленностью деревенского учителя для данной работы, в общем, их использование больших результатов не дало (кроме Гомельского, Рогачевского уездов). В докладах агитационно-пропагандистского отдела за 1925 год отмечалось, что «учителя изредка вступают на сторону атеизма» [8, л. 439].
Вместе с тем, часть педагогов сознательно участвовала в антирелигиозной пропаганде: читала доклады в школах, охотно вела антирелигиозные беседы в избах-читальнях, использовала постепенный переход с культурно-просветительской темы к научной критике религии, что хорошо действовало в антирелигиозной пропаганде. Правда, иногда случались и курьезные случаи. Например, на одной из антирелигиозных лекций, проходившей в Гомеле в клубе им. Ленина из зала докладчику тов. Шукевичу задали вопрос: «Товарищ, почему Вы употребляете слова ―ради бога‖, божитесь ―ей Богу‖ если вы не верите в Бога?» [9, л. 18].
Некоторые учителя, чтобы сохранить свое рабочее место, вынуждены были принимать участие в подобном роде деятельности, продолжая при этом совершать церковные обряды. Например, был случай, когда педагог, принимавший участие в атеистической пропаганде, женился церковным браком [10, л. 52], а учитель 7-летки м. Туров Михевич в церкви служил панихиду по своему сыну, на что крестьянство говорило: «Такой образованный человек признает религию, а нам тем более необходимо» [11, л. 43]. В 1929 г. в Рогачевском районе Исаак Гиндин оставил педагогическую деятельность и стал раввином, учительница Сара Хайкина водила своих учеников в синагогу слушать кантора [12]. Нередко проводить антирелигиозные мероприятия заставляли учителей, которые были членами семей священнослужителей. Например, в 1929 г. в Мозыре учительницу Турцевич (работала в школе 46 лет), дочь священника, заставляли участвовать в постановке «Суд над богом» [13, л. 27].
На заседании Коллегии АПО Гомельского Окружкома КП(б)Б в июле 1927 г. говорилось, что «необходимо больше внимания уделить антирелигиозной работе школы, где все преподавание должно быть проникнуто отрицательным отношением к религии, для преодоления влияния религиозной среды на молодежь» [14, л. 151]. Стоит отметить, что именно среди молодежи наблюдался наибольший отход от религии. Например, 23 февраля 1927 г. в д. Кустовница, Мозырского района состоялось собрание, посвященное дню Красной Армии, и «после собрания некоторые крестьяне, особенно молодежь, говорили, что лучше ходить на такие собрания, чем посещать костел». «Во многих деревнях молодые имеют желание повенчаться только по-советски, но боязнь быть осмеянными стариками заставляет их венчаться у ксендза» [7, с. 34–35].
В течение всех 20-х годов работники партийных органов регулярно фиксировали факты недовольства среди населения безрелигиозным образованием, а также требования введения «закона божьего» в качестве учебной дисциплины. Такие случаи были зафиксированы в 1924 г. в Мозырском, Бобруйском и Гомельском округах [15, с. 74]. А представители протестантской общины богомолов перестали пускать своих детей в школу, т.к. в советской школе не преподавали Закон Божий [1, с. 26].
Пытаясь противостоять атеистической пропаганде, верующие создавали религиозные организации среди молодых людей в возрасте 14–17 лет. Власти отмечали, что в 1928 г. в трех районах Мозырского округа (Калинковичи, Юровичи, Наровля) имелись «политические молодежные организации» – «Христомол», как противовес комсомолу [1, с. 15].
Наиболее верующей частью населения были люди старшего и среднего возраста и в особенности женщины. Например, в 1925 г. жителям д. Кустовицы Мозырского района была дана следующая характеристика: «религия одно из самых больных мест деревни. Особенно крепко за нее держатся женщины … вплоть до делегаток. Многие женщины говорят: «мы бы давно записались в Партию, если бы в ней не запрещали молиться» [7, с. 23].
Иногда доходило до того, что некоторые верующие, пойдя на службу в государственные, комсомольские, партийные, советские и другие учреждения, по–прежнему, не оставляли религиозных убеждений. Так, в конце 20-х годов работники сельсоветов в деревнях Балашевка, Речицкого района и Рудня-Шлягино Ветковского района Гомельского округа С. Пашковский и Е. Мохорова охарактеризованы как люди религиозные. В 1929 г. в Балашевке в избе-читальне отмечали, что комсомольцы отказались принимать участие в субботнике перед рождеством в пользу избы-читальни … мотивируя это тем, что «если они пойдут работать, то их коровы ослепнут» [7, с. 23-24]. Фиксировались также случаи посещения костела детьми членов партии в Гомеле [16, л. 61, 62], наличия в доме партийцев икон. Нередко отмечалось, что и среди жен партийных работников также сильны религиозные традиции. Например, в 1927 г. на собраниях и конференциях, посвященных XV Съезду РКП(б) часто звучали вопросы, «что думает съезд по поводу того, что имеются жены партийцев, соблюдающие религиозные обряды», «што рабiць з тымi сябрамi партыi, у якiх кабеты (жонкi) панясуць свяцiць пасху», «что делать, если нельзя жену переубедить в отношении религиозных обрядов» [9, л. 1, 50].
В 1920–е годы происходило и закрытие церквей, костелов, синагог и др. Здания переоборудовались под культурно-просветительские и хозяйственные нужды (клубы, школы, склады и т. д.). Реакция населения при закрытии храмов в большинстве случаев была нейтральной, иногда и в одобрении происходящего. Последний момент массово использовался в антирелигиозной пропаганде, чтобы показать отход населения от религиозных норм. Но также зафиксированы факты протестов и возмущений верующего населения [3, с. 247]. Например, в Хойникском районе в 1930 г. закрытие церкви сопровождалось снятием крестов, сожжением икон, их расстрелом из огнестрельного оружия, что привело к массовым сопротивлениям местного населения, в первую очередь женщин [3, с. 92].
Стоит отметить, что органы ОГПУ пристально следили за духовенством, фиксировали все их передвижения, а также высказывания в адрес Советской власти. Например, в информсводке Мозырского окружного отдела ГПУ БССР о деятельности духовенства в Буйновичском сельсовете Лельчицкого района за 31 августа 1925 г. сообщалось, что «Буйновичский поп…уговаривает крестьян не посещать собраний, не пускать детей в избу-читальню и в ЛКСМБ» [17, л. 451, 455]. А в 1927 г. в Лельчицком районе крестьяне «по рекомендации ксендза» вышли из организации МОПР. В 1927 г. всему католическому духовенству была дана общая характеристика: «…Имея в виду, что Советская власть разными открытыми и скрытыми путями подтачивает религию, как таковую, они естественно, в силу этого, относятся к Соввласти враждебно…» [7, с. 33].
Вместе с тем, несмотря на гонения власти на церковь, нередко духовный авторитет священников возрастал, что никак не вписывалось в построение «социалистического общества» [3, с. 116-117]. Большим уважением у верующих пользовался епископ Мозырско-Туровского викариатства Иоанн Пашин. В 1925 г. на его молебствиях и проповедях в сельских церквях собиралось «сотни народа», «около 3000 чел. народа». В 1926 г. он был выслан в Зырянский край, в связи с чем «в течение нескольких дней город просто кипел от волнения» [1, с. 16].
Примечательно, что усиление антирелигиозной политики власти вело зачастую к противоположному эффекту – росту «религиозных настроений населения». В первую очередь, это проявлялось в соблюдении традиционной религиозной обрядности. Даже в 1930 г., через 13 лет после революции, по данным ГПУ, отмечался массовый невыход на работу в дни праздника Пасхи среди рабочих г. Гомеля.
Работники спецслужб зафиксировали следующие высказывания верующих: «хоть все стоит дорого, а все равно пасху сделаем», «хоть голодные, а все равно молиться будем» [1, с. 15]. В спецсводке Гомельского окружного отдела ГПУ, что в с. Старая Белица Уваровичского отмечался факт усиленного хождения учащихся в церковь, чего в прошлые годы не наблюдалось. В беседе с инспектором народного образования 14 марта 1930 г. учащиеся 3-й группы дерзко заявляли: «Хоть и не верим, а в церковь будем ходить на зло вам» [1, с. 82].
Из-за гонений на веру, среди населения стало распространяться сектанство. Так, в 1919 г. в д. Богутичи Мозырского уезда возникла секта богомолов, в 1923 г. в селе Шерстин Гомельского уезда – «секта шерстинцев («истинных христиан»). По официальному мнению, «з усiх сэкт на Беларусi асаблiвую варожасць да савецкай улады» проявляли именно эти секты. Их члены были убеждены в том, что кооперация и коллективизация – «выдумка антихриста», советы, как орган власти, они считали «нечестивыми», выборы в них бойкотировали, на собрания не ходили, сельскохозяйственный налог сдавали только под нажимом, хлеб кооперативным организациям не продавали. В 1926 г. отказались от участия во Всесоюзной переписи населения, заявив, что «не жадаюць запiсваць свае душы ―чорту‖, что «анкеты ёсьць ―пячатка антыхрыста, чырвонага дракона‖». Советскую власть в целом богомолы ассоциировали с властью «красного дракона» [1, с. 27].
Противостояла советизации во всех ее проявлениях и старообрядческая этноконфессиональная общность, которая была широко представлена на Гомельщине. В 1923 г. Гомельское партийное руководство констатировало, что «антирелигиозная кампания [среди рабочих Монастырька – район г. Гомеля] не провалилась бы, если бы эти рабочие не были бы старообрядцами», которые «еще не переварились в пролетарском котле». В Пасхальную ночь 1930 г. число молящихся в Новобелицкой старообрядческой церкви, по информации Гомельского окружного отдела ГПУ, «насчитывало до 200 человек» [1, с. 32–33].
На протяжении 1920-х годов большая религиозность фиксировалась и среди католиков. Вместе с тем, по свидетельствам официальных документов, в конце 1920-х годов среди некоторых католиков наблюдается отход от религии. Секретарь гомельского Польбюро, он же председатель польской секции СВБ А. Минейко, докладывал в Минск о падении религиозности среди поляков на Гомельщине в 1929–1930 гг. и в подтверждение своих слов приводил факт, что майские богослужения прекратились, но только после проведенной «кампании арестов». Вероятно, именно последнее обстоятельство, т.е. репрессивная политика властей сыграла решающую роль в отходе от Костела, особенно среди молодежи.
Мотивация здесь могла быть следующей: «молодые люди хотели обезопасить себя от бесконечных проблем, с которыми сталкивались их верующие отец и мать» [7, с. 25].
Таким образом, разрушение религиозной жизни стало одним из элементов насильственной секуляризации в 1920-е годы.
Вышеуказанные факты свидетельствуют о недовольстве значительной части населения Гомельщины религиозной политикой большевиков. Сопротивление носило как пассивный характер, которое выражалось в соблюдении религиозной традиционной обрядности (посещение культовых заведений, соблюдение поста, венчание, крещение младенцев, отпевание покойных и др.), так и в форме открытого протеста.
Список источников и литературы
- Конфессии на Гомельщине (20–30-е годы ХХ в.): док. и материалы / сост.: М. А. Алейникова [и др.]; под ред. В. П. Пичукова; редкол.: В. И. Адамушко [и др.]. – Минск: НАРБ, 2013. – 388 с.
- Декреты Советской власти: сборник документов. Т. 1. 25 октября 1917 – 16 марта 1918 гг. / Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Ин-т ист. Академии наук СССР. – М.: Политиздат, 1957. – 626 с.
- Замойский, А. С. Трансформация местечек Советской Белоруссии 1918–1939 / А. С. Замойский. – Минск: И.П. Логвинов, 2013. – 418 с.
- Протько, Т. С. Становление советской тоталитарной системы в Беларуси (1917–1941гг.) / Т. С. Протько. – Минск: Тесей, 2002. – 688 с.
- Канфесii на Беларусi (к. XVIII – ХХ ст.) / В. В. Грыгор‘ева, У. М.Завальнюк, У. І. Навіцкі, А. М. Філатава. Навук. рэд. У. І. Навіцкі. – Мінск: ВП «Экаперспектыва», 1998. – 340 с.
- Памяць: Гiст.-дакум. хронiка Жыткавiцкага раена. – Мiнск: БЕЛТА, – 1999. – 765 с.
- Лебедев, А. Костел и власть на Гомельщине (20–30-е годы ХХ в.) / А. Лебедев, В. Пичуков, кс. Славомир Лясковски. – Варшава – Люблин – Гомель, 2009. – 470 с.
- Постановления губкома РКП(б), резолюции, тезисы отделов губкома о работе в деревне и на производстве // Государственный архив общественных объединений Гомельской области (ГАООГО). – Фонд 1. – Оп. 1. – Д. 2606.
- Перечни вопросов, рассмотренных на конференциях, собраниях и лекциях по материалам XV партсъезда, вопросам белорусской литературы, религии // ГАООГО. – Фонд 3. – Оп. 1. – Д. 286.
- Отчеты и закрытые письма губкома, посланные в ЦК РКП(Б) (1922–1926) // ГАООГО. – Фонд 1. – Оп. 1. – Д. 1345.
- Информационные сведения Мозырского окротдела ГПУ (январь 1927 – декабрь 1927 гг. // ГАООГО. – Фонд 69. – Оп. 1. – Д. 1045.
- Смиловицкий, Л. Школа на идише в первые десятилетия советской власти / Л. Смиловицкий [Электронный ресурс] // Педагогический Альманах. – 2002. – № 11. – Режим доступа: http://old.ort.spb.ru/nesh/njs11/smilov11.htm – Дата доступа: 28.01.2019. 13. Материалы по работе среди национальных меньшинств.
- Еврейская работа // ГАООГО. – Фонд 69. – Оп. 2. – Д. 520.
- Протоколы пленумов укома волкомов РКП(б) // ГАООГО. – Фонд 2. – Оп. 1. – Д. 342.
- Гимбут, В. Организация народного образования среди национальных меньшинств в Беларуси: первые шаги трудного пути (перв. пол. 1920-х годов) / В. Гимбут // Беларусь у ХХ стагоддзi: зб. навук. артыкулау. Вып. 2. – Мiнск: БДУ, 2003. – С. 73–76.
- Протокол III окружной партконференции от 22–29. 12. 1928 гг. // ГАООГО. – Фонд 3. – Оп. 1. – Д. 393.
- Оперативные сведения ГПУ и милиции Мозырского округа (01. 01–25. 12. 1925 г.) // ГАООГО. – Фонд 69. – Оп. 1. – Д. 209.
Автор: С.М. Генчикова
Источник: Православие в прошлом и настоящем: сборник научных статей / редкол.: С. А. Черепко (гл. ред.) [и др.]; Гомельский гос. ун-т им. Ф. Скорины. – Гомель: ГГУ им. Ф. Скорины, 2020. – С. 95-104.
