Крестьянское землепользование на Гомельщине в период становления советской власти

В 1917 г. крестьянство, выступавшее против помещичьей (част­ной) земельной собственности, проложило дорогу большевикам к власти, получив взамен от них земли помещиков… на время. Больше­вистский Декрет о земле 1917 г. с включенным в него «Крестьянским наказом» отвечал, с одной стороны, интересам крестьянства, по­скольку содержал пункт об отмене помещичьей собственности на землю без всякого выкупа и немедленно. Тем самым большевики привлекли к себе различные слои крестьянства, стремившиеся к «черному переделу», всеобщему уравниванию земли, так как в мно­говековой крестьянской традиции только личный труд давал право владеть землей. С другой стороны, в Декрете указывалось, что вся земля (частновладельческая, государственная, монастырская, об­щинная и крестьянская) отчуждается безвозмездно, обращается во всенародное достояние. Обращение земли во всенародное достояние большевиками понималось как переход ее в собственность государ­ства. Следовательно, все крестьянство лишалось права собственно­сти на землю, а новый собственник — государство получило возмож­ность распоряжаться землей, вопреки воле тех, кто на ней работал [1, с. 39,41].

Передел земли начался сразу же после опубликования Декрета о земле. Крестьян интересовали в первую очередь пахотно-сенокосные «нетрудовые» земли (помещичьи, государственные, церковные) как источник расширения своих хозяйств.

«Черный передел» проходил по-разному: в одних случаях рас­пределялась только «нетрудовая» земля, в других — вся земля в пределах хозяйства объединялась в общий фонд, подлежащий дальней­шему уравнительному распределению. И зависел в основном от воли и решений крестьянского общества, поскольку советская власть в первый период после октября 1917 г. не имела средств давления на процесс перераспределения земли. Формально в 1918-1920 гг. глав­ной заботой земельных органов в Гомельской губернии был учет ре­альной земельной площади и сельхозиивентаря, а землеустройство сводилось к отводу земли волостям и отдельным хозяйствам [2, с. д. 1106, л. 342].

Всего из 520 тыс. десятин «нетрудовой» земли, учтенной Гомель­ским губземуправлением, до конца 1920 г. свыше 420 тыс. перешло в пользование крестьян-единоличпиков, 35 тыс. — к коллективным хо­зяйствам, около 40 тыс. — совхозам, 26 тыс. — госфонду. В результате площадь пахотно-сенокосных земель в пользовании крестьян-единоличников возросла до 3145 тыс. десятин (до 1917 г. — 2724 тыс.), т. е. увеличилась в среднем на 1,25 десятины на каждое дореволюционное хозяйство (на 15 %) [3, д. 309, л. 112].

Передел земли большевики не признавали окончательным реше­нием аграрного вопроса, а использовали крестьянскую идею уравни­тельного землепользования в первую очередь для изъятия у зажи­точной части деревни. Главной целью большевистской аграрной по­литики было вытеснение единоличного крестьянского землевладения из социально-экономической структуры общества. X губернская партконференция (март 1923 г.) в качестве своей первоочередной задачи определила «углубление решительной борьбы между кулака­ми и беднотой» [4, д. 1311, л.64].

В 1918-1921 гг. политика советской власти в деревне регулиро­валась законом «О социализации земли» (1918 г.) и «Положением о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социали­стическому земледелию» (1919 г.). Закон 1918 г., провозгласив о пе­реходе земли «в пользование всего трудового народа», ничего не го­ворил о формах землепользования, тогда как в Декрете о земле четко определялась свобода выбора форм землепользования. «Положе­ние…» уже более конкретно определяло ориентиры грядущей кол­лективизации как «переход от единоличных форм землепользования к товарищеским». По глубокому убеждению Ханова, секретаря гу­бернской партийной организации, «… главной причиной, замедляю­щей процесс экономического развития деревни, является сознание крестьянина мыслить себя, свое хозяйство обособленно от всего об­щественного, а тем более мирового хозяйства…» [4, д. 4, л. 9].

Рывок к социализму в деревне предусматривалось осуществить с помощью совхозов и коллективных хозяйств, главным образом ком­мун и артелей.

Первые совхозы на Гомельщине стали создаваться с начала 1919 г. сразу после освобождения от немецкой оккупации. По мнению руко­водства губернии, они должны были стать «органами снабжения хле­бом голодающего городского пролетариата…, а также явится куль­турными рассадниками и показательными пунктами для распростра­нения света в деревне» [4, д. 4, л. 10].

В начале 1920 г. в губернии насчитывалось 244 совхоза. Приф­ронтовое положение губернии, оккупация поляками части ее, регу­лярные реквизиции продорганами и военными порой неприкосно­венного запаса семенного фонда, разграбление крестьянами постро­ек, инвентаря привели к резкому сокращению их количества: к концу 1920 г. их осталось 132 [2, д. 65, л. 21]. В расчете на одну десятину посева они имели в сравнении с единоличным крестьянским хозяй­ством меньше лошадей в 2,7, скота — в 1,8 раза. Собственными сила­ми совхозы обрабатывали только до 70 % пашни, остальную часть сдавали на различных условиях окрестному крестьянству [5, с. 163].

Особые симпатии питали большевики губернии к коммунам, в них они видели «конечную цель социальной коммунистической ре­волюции и высшую форму землепользования» [4, д. 4, л. 4].

К концу 1919 г. на Гомельщине было зарегистрировано 136 ком­мун [4, д. 19, л. 3]. Экономически слабые, они держались исключи­тельно на энтузиазме. В отчете губземотдела за 1920 г. отмечалось, что «доля продуктов совхозов и коллективных хозяйств оказывает малое влияние на продовольственное положение губернии, но значе­ние этих хозяйств не в продовольственном снабжении…, а в том влиянии, которые они могут оказать на крестьянское земледелие в отношении его постепенного обобществления» [2, д. 65, л. 36]. Кре­стьянство же с помощью коммун, создававшихся на бывших «нетру­довых» землях, стремилось решить проблему малоземелья и нищеты.

Популярность коммун среди их немногочисленных сторонников была недолгой. К концу 1923 г. в губернии осталось только 34 ком­муны, объединивших около 1800 человек [2, д. 193, л. 406]. А руко­водство губернии вынуждено было признать, что «…коммуны не имеют ясных перспектив в своем дальнейшем строительстве… Име­ет место в жизни коммуны стремление через время уйти на собст­венное хозяйство, что может разложить коммуну» [4, д. 1914, л. 77]. К началу 1923 г., по сведениям губисполкома, из всей площади па­хотной земли в губернии только 0,95 % занимали совхозы, 1,32 % — коллективные хозяйства, а 97,7 % находилось в пользовании крестьян-единоличников [4, д. 1315, л. 2].

В первые годы после революции власть признала несостоятель­ность коллективизации как направление земельной политики.

В целом при проведении землеустроительных работ в губернии ставилась цель ликвидировать чересполосное крестьянское земле­пользование, обеспечить малоземельных и безземельных крестьян землей. Первоначально установление норм земельного обеспечения было возложено на уездные земельные органы. На местах они долж­ны были определить типичные трудовые хозяйства и при землеуст­ройстве применять их размеры по отношению к другим хозяйствам. В связи с этим нормы наделения землей были разными в губернии. Они определялись по едокам, фактическому пользованию, трудовой норме. Поэтому губземотделом была установлена средняя норма на­деления в размере 1,54 десятины на едока для всех уездов (дети до 12 лет из числа едоков исключались) [2, д. 1069, л. 207].

Оптимальной формой при проведении землеустройства в губер­нии был признан поселок. Он рассматривался как «…первичный за­родыш коллектива, не исключающий возможности дальнейшего его совершенствования и объединения в более, крупные артели, комму­ны» [2, д. 1106, л. 31].

Расселение на поселки предусматривало обязательное их внутри­хозяйственное устройство (введение многопольных севооборотов), ликвидацию дальноземелья. Был определен средний размер поселка: площадь удобных земель порядка 185 десятин, включающий 18-20 дворов.

На практике лее землеустройство представляло определение и ус­тановление границ поселка. А подворное землеустройство проводи­лось «доморощенными» крестьянскими землемерами, т. е. по ста­ринке (трехполье), что неизбежно приводило к истощению почвы при преимущественно полеводческом уклоне сельского хозяйства губернии.

Крестьяне-бедняки, являясь фактически инициаторами землеуст­ройства, стремясь увеличить свой надел за счет «многоземельных», не выигрывали от него. Выходя на поселок с большей нормой наде­ления, не имея ни средств для удобрения почвы, ни инвентаря для обработки, они приводили свое хозяйство в еще больший упадок. Тяжким бременем для этой категории была и стоимость землеуст­роительных работ — 1 руб. 20 коп. за десятину законченного земле­устройства [4, д. 1913, л. 73].

Реальной помощи государство не оказывало, ограничиваясь дек­ларативными призывами о повышении продуктивности сельскохо­зяйственного производства.

Результаты обследования землеустроительных работ в Гомель­ском уезде в 1924 г. комиссией губисполкома были далеко не утеши­тельными: в некоторых поселках безлошадные хозяйства составляли 10-25 %, а налоговая нагрузка — 31 руб. против 28 руб. 32 коп. в об­щине [4, д. 1914, л. 213]. И все же главным доводом при выселении на поселок было стремление избавиться от малоземелья.

Зажиточная часть крестьянства (середняки и кулаки — по больше­вистской терминологии), являясь противниками землеустройства, в большинстве случаев оставалась в общине после уравнения земли и арендовала земли бедняков, а также стремилась выйти на отруба и хутора.

Состояние землеустройства, выбор форм землепользования об­суждался и губернским съездом земельных органов и агрономов в ноябре 1921 г. По вопросу о преимуществах поселкового строитель­ства единодушия не было. Часть делегатов, выступая в прениях, го­ворили о необходимости для крестьянина свободного выбора в во­просе землепользования, о многообразии форм, о тяге крестьян к ху­торам, «не усматривать политической окраски» в защите хуторского землепользования. Однако в заключительном слове председатель губземотдела Арнаутов констатировал, что «коллективное хозяйство — идеальная форма хозяйства, чего опровергнуть не удалось нико­му…». Говорилось также о полной свободе форм землепользова­ния… кроме хуторского и отрубного. Только в виде исключения можно допускать выделение на хутора [2, д. 193, л. 37-39].

Согласно статистическим данным в 1922 г. землеустроено было 356213 десятин, из них 75 % приходилось на групповое разверстывание (поселковое, поселковое-отрубное, общинное, коммуны, артели), 25 % — единоличное (хугора). В 1923 г. 95 % из 429978 десятин зем­леустроенной площади удобных земель приходилось на групповое и 5 % — единоличное разверстывание, а в 1924 г. — единоличное разверстывание составило только 2,9 % [2, д. 300, л. 33].

Обязательным постановлением президиума губисполкома от 4 октября 1922 г. предоставлялись льготы при переселении и расселе­нии лишь коллективам и вышедшим на поселки с площадью не ме­нее 150 десятин, единоличным хозяйствам (хуторским и отрубным) и расселившимся на поселки с меньшей площадью льготы не предос­тавлялись. Это противоречило Декрету ВЦИК и СНК РСФСР «О льготах для переселенцев и расселенцев» (20.07.1922 г.), которым льготы предоставлялись всем переселенцам независимо от формы землепользования. Свою позицию руководство губернии объясняло стремлением создания благоприятных условий для развития «пре­имущественно групповых форм землепользования, как наиболее вы­годных в сельском хозяйстве…, дающих возможность в дальнейшем применять машинную обработку» [2, д. 80, л. 103, 108, 132].

«Правильность» выбранной линии «подтвердил» циркуляр с гри­фом «секретно» Наркомата земледелия РСФСР (24.10.1924 г.) «О прекращении хуторских разверстаний». В нем говорилось, что соз­дание хуторов не отвечает политическим задачам, поскольку укреп­ляет индивидуальное хозяйствование, и запрещалось разверстывание на хутора [2, д. 1552, л. 57].

Всего за 1922-1924 гг. было землеустроено 834814 десятин, по­севная площадь составила 118 % к уровню 1916 г. [2, д. 300, л. 3].

Таким образом, в основе аграрной политики большевиков тех лет лежали не подлинные интересы крестьянства, а теоретические дог­мы, которые далеко не соответствовали чаяниям широких крестьян­ских масс.

Список литературы

1. Шмелев, Г. И. Национализация земли в теоретических схемах боль­шевиков и в реальности / Г. И. Шмелев // Вопросы истории. — 2003. — № 10. С. 31-49.
2. Государственный архив Гомельской области. — Ф. 13. — Оп.1.
3. Государственный архив Гомельской области. — Ф. 24. — Оп. 1.
4. Государственный архив общественных объединений Гомельской об­ласти. — Ф. 1. — Оп. 1.
5. Отчет Гомельского губисполкома VI губернскому съезду Советов. — Гомель: Изд-е Гом. губисполкома, 1922. — 232 с.

Автор: Г.В. Елизарова
Источник: Гомельщина в событиях 1917-1945 гг. Мате­риалы научно-практической конференции. — Гомель: Белгут. — 2007. — С. 176-181.