Девичество как «непроявленный» элемент традиционной культуры (по материалам записей традиционного фольклора Восточного Полесья)

В изучении любовно-брачных отношений, сформированных со­циокультурными практиками традиционного общества, особое внима­ние уделяется молодежи — возрастной группе, способной на брак, на вступление во взрослую трудовую самостоятельную жизнь. Это мир женихов и невест, ритуалов по созданию и одобрению пар, обрядов, направленных на узнавание сближение молодых людей, целью которых является брак. При этом возраст «девичества» далеко не всегда заметен этнографам и социологам. Даже среди исследований современных суб­культур девочек и юных девушек почти не замечают. Российский ан­трополог С.Б. Борисов отмечает: «Если бы к настоящему времени в науке были описаны и классифицированы все или хотя бы большинство видов индустриализованной (первичной) социализации детей и под­ростков, зафиксированы наиболее типичные ментальные эпифеномены, свойственные разным возрастным периодам, то, вероятно, можно было бы ставить вопрос о собственно теоретическом освоении данного мате­риала. К сожалению, мы вынуждены констатировать практически пол­ное отсутствие работ, посвященных данной тематике» [2].

Клаудиа Митчелл и Джеймс Макгилл в своем выступлении в 2012г. в России назвали изучение девичества (Girlhood Studies) новым междисциплинарным направлением, выросшим из феминистских ис­следований, женских исследований и исследований детства и юности [1]. В середине 1980-х гг. в гарвардском проекте изучения «психологии женщин и развития девочек» (1986-1940), разработанном Кэрол Гиллиган, оформилось современное понимание девичества как особого, обусловленного полом, возрастом и культурой опыта, пространства размышления, высказывания и действия. Как правило, этот период ог­раничивается возрастом с 6 до 18 лет.

В традиционном обществе девичество не выделялось в особый пе­риод, за исключением акцента на коротком периоде «девушки на выда­нье». Известный российский этнограф М.М. Громыко в своем труде «Мир русской деревни» фиксирует множество календарных обрядов, игр, хороводов, служащих выставкой невест, «девичьими смотринами». В то же время о девочках и юных девушках мы находим всего лишь несколько упоминаний: «В Калужской губернии, где хороводы водили не только по большим праздникам, но и по воскресеньям, начиная с 5 — 6 часов вечера, в них участвовали сначала девушки, а иногда замужние женщины и молодые вдовы. Парни держались особняком, лишь наблю­дая за участницами. С наступлением сумерек большая часть замужних и девочек-подростков расходилась по домам (полноправными участни­цами хоровода здесь считались девушки с 16 лет)» [3. С. 237]; «В неко­торых селах Поморья отмечены отдельные беседы девочек-подростков (13 — 15 лет), начинавшиеся с Покрова. Проходили они здесь обычно в бане. На посиделках подростков допускались игры и песни, но мальчи­ки на них никогда не приходили» [3. С.259]; «В Малоархангельском уезде Орловской губернии (сведения из села Алексеевского) зимние сборища молодежи без работы устраивались в просторной избе, по сте­нам которой расставляли лавки. На лавках рассаживалась взрослая мо­лодежь, подростки же располагались на полатях» [3.C.260]. О. Здравомыслова называет такое понимание девичества «…закрытым, непрояв­ленным, непубличным миром, «еще не жизнью»» [12.C. 135].

В связи с чем, изучение девичества как совокупности культурных практик и дискурсов, характерных для локального региона — части Вос­точного Полесья, сохранявшего в середине ХХ в. многие черты тради­ционной народной культуры, явилось одной из задач выполняемого нами грантовского проекта. В ходе полевых исследований были опро­шены женщины 1920 — 1940 гг.р., проживающих в сельских поселениях и малых городах юго-запада Брянщины и сопредельных районов Го­мельской области.

Проведенные опросы показали, что на территории брянско­-гомельского пограничья девочки-подростки и юные девушки также присутствовали на различных собраниях молодежи (посиделках, вечорках, игрищах), при этом между ними соблюдалась своеобразная иерар­хия: «На пасиденках было десять девак, можэ тринадцать. У кауохарошый уолас — песни пають, у кауо плахой — взад вставай. Ну куту си­дели пастаршые, а мы [младшие] вже были… [за спинами]» [6]. А по­рой старшие брали в свой коллектив младших ради увеличения его чис­ленности, так как хозяева старались сдавать квартиру для посиделок группе с большим количеством девушек: «Як больши девак, дак лу’чшы брали [на квартиру] <…> Большый табар быу: десять ти трына’ццать девак. А нас пятярых чалавек приняли меньшых уже на два уади или на три. Меньшыя уже в заду улядели. Яны уже як начинають танцава’ть, тадымыидом у крух, а так Божа збавь» [11].

Достаточно часто девичьи коллективы формировались по месту проживания. В разных селах нам рассказывали о множестве компаний, среди которых подчас наблюдалось разделение на «более приоритет­ные» и «менее значимые»: «Ну наша Акранщина была. эта на первам мести, наша вулица. Мы первая места занимали к сце’ни сюда, а астальныя деуки, хто’йде: у паро’зе» [4].

В рамках данных дружеских коллективов ровесниц девушки участ­вовали в гаданиях. Если гадание было совместно с более взрослыми девушками, это обязательно оговаривалось нашими респондентами: «Всяк уадали. С падрууай… (на том краю старая уже деука была, пат триццать) пакупляли замочки с ключами и пашли к ей: “Ты запирай нам, а мызауадаим, хто’па клю’чик прийдёть”» [9].

Подобный подражательный опыт переживался и мог быть исполь­зован в дальнейшем. Обычно тема любви, встречи своего суженого со­провождалась у наших собеседниц легендой «О правдивом гадании»: «Мостики мастили. Мисачку паставлю — я всиуда клала так. Тады палачик наклодим, а вады там ка’пильку лянеш. Хто’ пиряйдеть через етый мостик — той и сужыный будя. <…> Я с адным дружыла и зауадала наяуо. Ну и во’т ну и вышла так… во’т кюветы были у нас там на Латаковскай дароуе. Кюветы были. И там кладачка — мостик такий ляжыть. И ён аттуль иде’ть, я — атсюляда. И мытольки руки па­дали и во’т стольки ни хватила -мыиразашлися. <…> Приснилася мне’ ва сне. [И не сошлись?] Ни сашлись. Я ни пашла за яуо» [5].

Интересно, что на сходную легенду ссылалась молодая девушка 23-х лет, работник сельского дома культуры, когда разъясняла смысл гадания «с блином»: «Ну вот панимаите, этат блин, вы я о прячите куда-нибуть, в рукау или ишо’ куда-та, выходите на улицу и идёте, молча, про’ста, ни у кауо’ничиуо’ни спрашывая. И хто’вам первый пападёцца на встрэ’чу, ну я’имею ввиду парэнь, с каким имянем, значит за таво’замуш и пайдёте. <…> И фсё, эта на самам дели, у миня’та’к и палучилась. Я так выхадила, мальчик — Же’ня, малинький такой мне папался. Вот и вышла замуш за Же’ню…. Ну во’т свадьба уже в августе, а так жывём уже. [7].

Юные девушки традиционно являлись обязательными действую­щими лицами всех календарных обрядовых действий, как то: исполне­ние зимних колядовальных и весенних хороводных песен, участие в масленичных, вознесенских, либо троицких обрядах, а также в обрядах, связанных с засухой. Девочки помладше ключевых ролей в данных действах не играли, хотя стремились подражать старшим: «[На Благо­вещенье куль соломы пускали по воде?] Да, да’ <…> удава. <…> А мы што, мы с Поляй Терихавай удвух были, пацанки, — палили кала бани, тада ж рэчка была бальшенная, во.. а щас пэрясохла» [4].

Окончание периода девичества, непосредственно связанное с мо­ментом сватовства, в славянской традиции могло отсрочиться необхо­димостью соблюдения очерёдности при вступлении в брак для млад­ших сестёр по отношению к старшим. В этой связи, необходимо отме­тить, что большинство опрошенных респондентов обращали наше вни­мание на утрату данной традиции уже в период своей молодости или молодости их родителей, объясняя это чаще всего сокращением муж­ского населения в военные и послевоенные годы. Тем не менее, инфор­мация о существовании ранее такой необходимости бытует в народной памяти либо в виде идиом («под корыто сестру посадила», «через забор перелезла»), либо в своеобразных быличках «о подмененной невесте», зафиксированных на территории пограничья: «С Маруськай ён уулял и в Сваты’пришёл, как нада. А в йих Аксинья была, старше Маньки. Анияё вывели: “Вот ана”. А он бедный и адин пришоу — ни туды, ни сюды. «Нет, нет, сыноЧик, в нашам сене выбару нет». И жаниуся, и жыу три уода. Памёрла [Аксинья], а матка: «Аставайся начава’ть, ни брасай де’так». Двоя дятей была. Маруська хрёная детям.И Маруська асталась жыть [с ним]» [9].

Нужно отметить, что местная легенда с подобным содержанием, где в качестве субъекта подмены выступал парень, была также зафик­сирована, но обман в ней объяснялся не только необходимостью со­блюдать очерёдность, но и невозможностью молодого человека из-за физиологического уродства вступить в брак по согласию: «Я малая бы­лаище.жили люди, и у них было’три сыны, и третий быу уродливый, ён ни дибила бы, а вот уродливый, страшный: нос к убе — крюкам и уубы висели. А ноуи кривыя — крепка никрасивый, а на ум он быу — ни сказа’ть., и самый старшый у сямье. <…> Пашли’ харошыя братыу Кривец ууля’ть, а тэй ни пашоу, и деука там была красивая, Машай звали, чёрная такая. И во’т адин брат пазнакомиуся з Машай и кажа: “Ты за миня замуш пайдёш?” Ана: “Пайду”. Ну ён даволин, приехау дамоу — уаворить: “Деука харо’шая за миня замуш сауласна”. А яму уаворять: “Куда? Яще’Ляво’н ни жанатый. Так куды ж ты будиш жаницца — давайте Ляво’на жанить». И етэй брат паехау у сваты — за брата Ляво’на высватали е’ту Машу. Винчацца нада <…> винчацца паехали, и падставляють друуоуа жаниха – Ляво’на. <…> А падсунули е’тауа Ляво’на, када уже батюшка блауаславля’ть стау.<… > Бо’жа мой, Маша руки сабе ламая, што’ делать, и Машыны радитяли, а у Ма’шы симья’ бальшая, што’ зделаиш, девак бауата. Тады куда де’нишся, эта сичас вольна, делай што’ хочиш, а тады — ни дакуминтау ничёуа — тольки дамоу, а дамоу ни пускаЮть: “Ты ужо’ замужем, ну што, ашыпка палучилася». Маша асталася з етым Ляво’нам жыть “» [10].

При определении норм поведения, необходимых для девушки, чтобы получить одобрение коллектива, мы использовали следующий вопрос: «А какая девушка считалась хорошей?» Практически во всех случаях основным положительным качеством юной особы считалась скромность, особенно при общении с противоположным полом: «Харошая девачка щиталась, каторая сама сябя аккуратна вяла, ни ууляла» (Семенцова Антонина Семёновна, 1933 года рождения, с. Усохская Буда, Добрушский район, Гомельская область);

«Спакойная, штоп ни абзывалась, ни аскарбляла никоуа. Штоп ни выпивала, ни курыла, ни давала» [8].

Как видим, центральной темой являются представления о девичьей чести, что отвечает гендерным установкам традиционного общества.

Таким образом, в середине XX в. в сельском и провинциальном со­обществе на территории Восточного Полесья (брянско-гомельского пограничья) девичество как особый возраст присутствовало в рамках молодежной субкультуры, а его основным предназначением было — смотреть, учиться, подражать, усваивать, чтобы перейти в возраст «де­вушки на выданье» и вступить в брак.

Литература:

1. Claudia Mitchell, James McGill Professor, McGill University Mapping Girlhood Studies: The Journal and the Academic Field Girlhood Studies: Prospects and Setting an Agenda Gorbachev Foundation, December 7, 2012// http://www.gorby.ru.
2. Борисов С.Б. Культурантропология девичества. Морфология и генезис девичьей составляющей временной неофициальной детско­подростковой культуры// http://ladykosha.narod.ru/books/girlhdhtml.
3. Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991.
4. Записано от Гайшинец Пелагеи Даниловны, 1943 года рожде­ния, с. Летяхи Красногорского района Брянской области.
5. Записано от Давыденко Татьяны Петровны, 1927 года рожде­ния, с. Медведи Красногорского района Брянской области.
6. Записано от Мастюгиной Евгении Фоковны, 1928 г.р., с. Ше­ломы Новозыбковского района.
7. Записано от Молявко Лилии, 1992 года рождения, с. Летяхи, Красногорского района Брянской области.
8. Записано от Надённой Веры Фёдоровны, 1929 года рождения, д. Дубенец Красногорского района Брянской области.
9. Записано от Носовой Нины Артёмовны, 1928 г.р., с. Шеломы Новозыбковского района.
10. Записано от Чернобановой Анны Ивановны, 1927 года рожде­ния, с. Манюки Новозыбковского района Брянской области.
11. Записано от Шеверняевой Марии Митрофановны, 1935 года рождения, с. Борщёвка, Добрушский район, Гомельская область.
12. Здравомыслова О. Исследования девичества: о новом направ­лении социального знания и общественные дискуссии в России// Жур­нал исследований социальной политики. №1. 2013.

Авторы: Т.А. Мищенко, О.В. Белугина, С.П. Куркина
Источник: Региональные аспекты современных историко-правовых, филолого-­культурологических, психолого-педагогических, естественнонаучных и экономических исследований: Сборник материалов международной научно-практической конференции, посвященной 85-летию Брянского государственного университета им. акад. И.Г. Петровского и 20-летию филиала университета в г. Новозыбкове. г. Новозыбков, Брянская обл., 15-16 октября 2015 г.: В 2-х ч. Ч.2. / Ред. кол.: В.В. Мищенко, В.Н. Пустовойтов, С.Н. Стародубец. — Брянск: Изд. БГУ, 2015. — С. 166-171.