Сложным и драматичным был процесс коллективизации польских деревень. Более высокийуровень их экономического развития всравнении с белорусскими селами являлся одной из причин более низкого уровня развития общественных форм хозяйствования, предлагаемых советской властью. Сельскохозяйственная производственная кооперация среди польского населения была представлена главным образом ее простейшими формами: молочными артелями, машинными товариществами, кустарно-промышленными артелями, товариществами с племенными производителями и др. [1, с. 116]. До конца 1929 г. доминировали экономические методы стимулирования коллективизации и ограничения кулачества. Так, постановление ЦИК и СНК БССР от 14 января 1928 г. «О добровольном самообложении» предусматривало возможность его повышения для зажиточных и снижения для маломощных хозяйств. Беднейшие крестьяне привлекались к самообложению только в форме личного труда. По новому закону о самообложении с 12 сентября 1929 г. «кулаки» и зажиточные могли облагаться налогом на удовлетворение местных нужд (строительство школ, дорог и т. д.) уже в размере до 50% от суммы сельхозналога вместо прежних 35%. По «Положению о едином сельскохозяйственном налоге», утвержденному ЦИК и СНК СССР в феврале 1929 г., беднота от налогов освобождалась, кулаки обкладывались до полного разорения. Согласно циркуляру Президиума ЦИК БССР от 30 августа 1929 г. «О содействии делу коллективизации сельского хозяйства БССР» предусматривался ряд льгот для коллективных хозяйств — отпуск леса на постройки, льготы при продаже или получении в аренду государственного имущества и др.
Массовая коллективизация земледельческого населения национальных меньшинств в БССР была усилена после октябрьского пленума ЦК КП(б)Б 1930 г. и постановления ЦИК БССР от 5 декабря 1930 г. «По докладу о коллективизации бедняцко-середняцких хозяйств национальных меньшинств БССР» [1, с. 112].
По состоянию на 1929 г. машинные товарищества на Брагинщине существовали в польских деревнях: Байдаки, Теклинов, Маритон. В этих же деревнях было молочное, скотоводческое товарищество [1, с. 214215]. Коллективные хозяйства как высшая форма сельхозкооперации в польских деревнях на Брагинщине до конца 1929 г. отсутствовали.
Добровольно вступали в колхозы и создавали новые коллективные хозяйства в польской деревне в основном бедняки. К тому же после усиленного нажима со стороны советских и партийных органов в конце 1929 г. польбюро Гомельского окружкома докладывало в высшие инстанции, что «польские бедняцкие деревни в большинстве своем коллективизированы за исключением Рудни-Нисимковичской Чечерского района и Байдаков Брагинского района» [1, с. 117].
Сплоченность польского населения по этническому признаку и культурно-религиозное единство, подкрепляемые большей экономической стабильностью, квалифицировалась властями как «национальное единство», препятствующее социалистическим преобразованиям в деревне. К тому же для советско-партийного официоза весьма тревожным было действительное развитие концепции «национального единства» в соседней «фашистской» Польше. Ставилась задача разрушить «единство» польского населения в БССР, спровоцировать противостояние различных его социальных групп для облегчения процесса коллективизации. Тезис о необходимости усиления «классовой дифференциации» был одним из основных, определявших экономическую политику в отношении польского сельского населения. В марте 1929 г. польбюро ЦК КП(б)Б постановило: «Усилить работу по развертыванию классовой борьбы в польдеревне, по форсированному наступлению на кулака при одновременном еще большем внимании к вопросу подъема экономического уровня и политической роли бедноты. Для подрыва экономической основы кулаков-поляков поручить Наркомзему, провести в 1929-1930 гг. обрезку польских кулацких хозяйств и землеустройство польдеревень, стремясь к созданию массивов для организации коллективных хозяйств и всемерно усиливая экономическое могущество польской бедноты».
В условиях реализации курса на массовую коллективизацию в 1929 г. рос экономический нажим на зажиточные хозяйства — увеличивалось индивидуальное налогообложение, ограничивался доступ в сельхозкооперацию и т.п. Вместе с тем усиливались и внешнеэкономические методы борьбы с «кулачеством». Необходимо отметить, что именно польское сельское население в ряду других национальных меньшинств на Гомельщине в первую очередь стало объектом применения чрезвычайных мер: конфискации имущества, привлечения к суду, выселения в другие районы страны. Данная политика по отношению к части населения польской деревни стала применяться раньше официально объявленной «ликвидации кулака как класса» (с конца декабря 1929 г.). Сформировав определенную поддержку со стороны бедных слоев крестьянства, власти усиливали общественное мнение в направлении необходимости борьбы с зажиточной частью деревни [1, с. 118].
Так, на общем собрании бедноты д. Маритон Брагинского района 24 мая 1929 г. была заслушана весьма характерная информация секретаря польбюро Гомельского окружкома партии «по поводу ареста кулаков, как явных преступников, вредителей во всех отношениях строения хозяйства советской властью и партией». Было постановлено просить власти «в качестве ограждения нас от вредных элементов <.. > всех уличенных виновных выселять из пределов населенных пунктов поляками». В нагнетании социально-политического противостояния организаторами собрания был использован аспект недружественных отношений СССР и Польши. Отмечалось, что «вредители-кулаки помогают замыслам фашизма и польской буржуазии», и их выселение должно было оградить «трудящихся от незаслуженного позора, как польскую нацию, которая всецело поддерживает Советскую власть».
Борьба с «кулачеством» шла по нарастающей линии. На заседании польбюро ЦК КП(б)Б от 6 июля 1929 г. заслушивался вопрос «о выселении из пределов БССР антисоветских кулацких элементов и связанной с этим работой среди бедноты и середняков». В 20-х числах этого же месяца руководством Гомельского округа были составлены списки на высылку из 6 районов округа (Брагинского, Хойникского, Буда-Кошелевского, Ветковского, Речицкого, Чечерского) польского населения из более чем 20 населенных пунктов — деревень, околиц, поселков, хуторов с конфискацией и без конфискации имущества, глав семей, целых семей.
Безусловно, сочетание мер экономического и политического давления на кулаков, поддержка бедноты ускоряли коллективизацию. Польбюро Гомельского окружкома КП(б) Б отмечало в конце 1929 г., что арест контрреволюционеров-поляков, наряду с другими методами работы, «дал возможность сдвига в сторону коллективизации» [1, с. 119].
На осуществление планов коллективизации — ее пропаганду и организацию власти направляли все возможные силы и кадры: партийных и советских работников, агитационные рабочие бригады. На местах проводилась работа по усилению роли сельского актива из бедноты и части середнячества, местных Советов, привлечению к коллективизации «избачей» — заведующих избами-читальнями [1, с. 120].
Польское население понимало и ощущало на себе, что насильственная коллективизация является элементом усиления репрессивного характера самого политического механизма государства.
В июле 1929 г. в Брагинский РК КП(б)Б было направлено письмо от секретаря ЦК КП(б)Б Василевича. В нем отмечалось, что «агитация по привлечению польского населения в колхозы проводится пассивно. Разъяснительная работа с польским бедняцко-середняцким населением по вопросу связи польских кулаков с фашистской Польшей проходит на низком уровне». В этом письме также даны указания ряду районов, особенно с разнонациональным населением, для ускорения темпов коллективизации в польских деревнях [2, л. 30].
Описанная ситуация является в достаточной степени иллюстративной в освещении возможностей тогдашнего официоза в манипулировании общественно-политической ситуацией. В атмосфере муссирования руководством БССР «образа врага» в лице «фашистской Польши» (обвинения в том, что в подготовке нападения на СССР Польша стремится создать среди польского населения БССР свои опорные пункты «пятую колонну») было весьма просто навешивать ярлыки «контрреволюционеров и шпионов». Тем более, что, согласно официальным документам, органы ГПУ сумели раскрыть к концу 20-х годов среди польского населения «целый ряд шпионских, диверсионных, повстанческих и контрреволюционных организаций».
Январский пленум ЦК КП(б)Б 1930 г. постановил завершить коллективизацию до конца 1931 г. Постепенно, «согласно заявкам» окружных исполкомов, определялись районы сплошной коллективизации. С февраля 1930 г. БССР была признана республикой сплошной коллективизации. В это же время в СССР разворачивается политика «ликвидации кулачества как класса», сущность которой польское население Гомельщины ощутило на себе уже в 1929 г. Усилилась «чистка колхозов от кулацких и антисоветских элементов», категорически запрещался прием кулаков во все виды сельскохозяйственной кооперации, форсировалось выселение.
Повсеместно использовались методы принуждения, администрирования. Наспех и насильственно созданные колхозы разваливались. В статье Сталина «Головокружение от успехов» (2 марта 1930 г.) и в Постановлении ЦК ВКП(б) от 14 марта 1930 г. «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении» принудительные способы коллективизации были осуждены. Однако данный тактический ход принципиально не изменил ситуацию. Практика колхозного строительства, официально обозначенная как «искажение линии партии», «левые заскоки и перегибы», была весьма распространенным явлением.
Необоснованно бедняки переводились в категорию середняков; середняцкие хозяйства обкладывались индивидуальным налогом, что должно было применяться только по отношению к кулачеству [1, с. 121-122].
Показателем неустойчивости колхозов, форсирования их создания является массовый выход из них после сталинского «осуждения перегибов» в марте 1930 г. В целом по БССР только за период с 1 марта по 1 июня 1930 г. количество колхозов уменьшилось с 3 665 до 3 021. От коллективных форм ведения хозяйства отделились 48,9% крестьянских хозяйств. Процент коллективизации упал с 58 до 11,1% [1, с.123].
Брагинским РИКом и помощником прокурора по Брагинскому району Дегтяревым отдано распоряжение колхозу имени Дзержинского об отводе земли единоличникам из фонда колхоза, ввиду чего среди колхозников создалось весьма отрицательное настроение и все члены колхоза подали заявление о выходе из колхоза [2, л. 346].
Сложность коллективизации польской деревни некоторые местные руководители пытались объяснить ее социальным составом — «в польдеревнях бедноты нет, деревни — зажиточнокулацкие». Безусловно, это не было убедительным доводом для окружных и республиканских властей в оправдание медленных темпов коллективизации, тем более что зажиточность польских крестьян несколько абсолютизировалась. Нацкомиссия ЦИК БССР отмечала в июле 1931 г., что в сельских польских нацсоветах группы бедноты работают плохо, слабо поставлена работа с женщинами по коллективизации, совсем отсутствуют инициативные группы, вербовочные бригады («красные сваты»).
По положению о сельских Советах БССР (апрель 1930 г.) их основной задачей являлась «организация социалистического переустройства деревни». Поэтому те сельсоветы, в том числе и польские нацсоветы, которые «не сумели стать штабами» этого переустройства, директивно переизбирались.
Так, из письма секретаря Брагинского райкома видно, что отчетные собрания Сельсоветов проходили весьма активно и со спорами. Интересно, что со стороны зажиточной части крестьян, которые выступали с критикой Сельсоветов, были характерны такие заявления: «нечего делить нас на бедноту, середняков и кулаков, что все мы равны — крестьяне», а также «надо избрать в Сельсовет хозяев, которые вели бы хозяйство деревни как следует». Такие выступления имелись по Брагину, Микуличам, Малейкам и другим деревням [3, л. 1].
Польские крестьяне пытались противостоять насилию, оказывать сопротивление. Его характер и формы были различными — от пассивных до активных, имевших ярко выраженную антисоветскую политическую окраску [1, с. 123].
Нонесмотрянапопыткисопротивленияв 1930 г. вБрагинском районе в деревне Маритон и Петьковщина были созданы польские колхозы имени Дзержинского и «Петьковщина» [4, с. 739]. К 1933 г. была проведена коллективизация в деревнях Байдаки и Теклинов. В деревне Байдаки был создан колхоз «Красный ноябрь», а в Теклинове колхоз имени Ланцуцкого [4, с. 725].
Литература и источники:
- Пичуков, В.П., Старовойтов, В.П. Гомельщина могонациональная (20-30-е годы ХХ века). — Выпуск I. — Гомель: ГГУ им. Ф. Скорины, 1999. — 235 с.
- Брагинский РК КП(б)Б 1926-1936 гг. // Государственный архив общественных объединений Гомельской области. — Ф. 3340. — Оп. 1а. — Д. 18.
- Комаринский РК КП(б)Б 1924-1962 гг. // Государственный архив общественных объединений Гомельской области. — Ф. 3609. — Оп. 2а. — Д. 18.
- Ганжураў, І.Ф. Памяць: Брагін. р-н: Гіст.-дак. хронікі гарадоў i р-наў Беларусі. — Мінск: Маст. літ., 2003. — 750 с.
Автор: Е.Н. Касперович
Источник: Брагинщина в контексте истории белорусско — украинского пограничья: сборник научных статей / редкол. А.Д. Лебедев (отв. ред.) [и др.]. — Минск: Четыре четверти, 2018. — 142 с.: ил. Ст. 122-127.
