Терминология узорного ткачества деревни Неглюбки (юго-восток Беларуси) рассматривается в этнокультурном контексте. Обнаруживается семиотическая связь формы орнаментальных элементов, их полилексемных наименований, образа-архетипа в их основе. В параллелях проявляется единое действие древних культурных кодов невербального характера. Например, актуализируется архаическая семантическая оппозиция слепоты / зрения. Данные представляют богатый ресурс для восстановления локального варианта картины мира.
Этнокультурный аспект, требующий междисциплинарных усилий, относится к числу приоритетных в современных фразеологических исследованиях. Изучение фразеологии локальных народных традиций, особенно в словарях уходящих форм деятельности, — неоценимый фонд для восстановления национальной языковой картины мира.
С 1979 г. Ветковский музей собирает материалы по терминологии орнамента местных традиций узорного ткачества. В 2002 г. мы опубликовали «Алфавит орнаментальных элементов рушников» — 642 названия с иллюстрациями и точными адресами записей [1, с. 74-162]. Затем частично — аналогичный материал по названиям орнаментов народной одежды [2, с. 74-162].
Уникальным по сохранности традиции оказался куст исторически связанных деревень, называемый по оси «Неглюбка — Верещаки». Это деревня Неглюбка Ветковского района Гомельской области с поселками — и родственные в буквальном смысле слова российские деревни порубежья Гомельской и Брянской областей. Этот куст дал 445 наименований орнаментальных фигур. Из них около 170 — полилексемные термины. Чаще всего это словесные комплексы имя+определение, согласованное или несогласованное. Эти пары взаимообъясняют друг друга, но очень специфически: вядзьмедзька з веряб’ём — зоркі мядзьведзь (здесь и далее курсивом — сведения из экспедиционных материалов Ветковского музея) [3]. Вне этнокультурного контекста мотивация объединения лексем необъяснима, но порождает яркий фразеологизм, где внутренняя форма слов-компонентов усиливает свою образную коннотацию. Терминологическое определение «крюковатый ромб с крестом в центре» противостоит местному термину вядзьмедзька кучарявы зоркі. Первое стремится к обозначению формы в терминах геометрии. Второе обращается сразу к трём кодам: зооморфному; волос / шерсти; зрения, причем опознает все признаки в той же самой геометрической фигуре.
Анализ семантики названий позволяет объединить термины в тематические группы. Они устроены по типу семантических оппозиций, восходят к архетипу «стихийное / культурное» и к перечню культурных операций [4] с применением архаических невербальных кодов. Таковы: 1) геометрия с разрядами культурного упорядочивания форм: деление — расколеная глухоука=расколка, хрясты расколатыя, соединение (сведение) — калёсы зводжаныя, лотаціны сушчэленыя, положение / восстановление — калодкі! стаўпцы, 2) земледельческий код с разрядами ритуальной геометрии: возделывание, разработка-распахивание — расцярэба (при земледельческом местном расцерябіць зямлю); обведение — хрэшчыкі абводжаныя, огораживание — глухая абгарожваная, засаживание — сады — балопкі. обсаживание — хрэст вінаградам абсожаны, 3) растительный дикий лесной — елка кучарявая, жалуддзе з мядзьведзямі, лісьце з елкай, дубовае лісыіе: 4) растительный культурный с разрядами: огородный — рэдзька разрязная, рэпа, гурочкі; садовый — сліўкі з цвятком, рожа [роза] кучарявая, 5) антропоморфный — старцы, красныя барышне, 6) зооморфный дикий / культурный — мядзьведзь глухой, мядзьвежае вока, лапка мядзьведзява / казёл заслепленый, валоўе вока, васьмірогаярагатая, 7) орнитоморфный дикий / культурный — лебядзіная дарога, зязюліны вочы / петухі веряшчацкія, 8) код насекомых и гадов — мітусь-мятлушка, цярэгика [бабочка не гл.} абсоджаная, глугикі з мушкамі, павукі з зорачкамі, вагианочкі, рачыкі малыя, жабкі, мышыная сцежка; 9) астральный — звёзды кучарявыя, сопца абгароджанае; 10) дорожный — богава дарога, жалезныя пуці, цёмная сцежка, мышыны брадок; 11) транспортный с разрядами колёсного и водного транспорта — калёсы па-цёмнаму / чауны і вymκi; 12) строительный код — калодкі зубатыя, гарадкі зцярэшкай, будачкк, цэрькаўкі, калакольня; 13) предметный, орудийный — кап ’ё-звёзды, сякеркамі абсоджаны, чачатая капейка, чайнічкі-самаварчыкі, чашачкі, каробкі, чамаоаны, 14) код ритуальной пищи (сырой / вареный / печеный) — яблакі з какатком, ягадкі, рэпа, рэдзька кучарявая / пячэнне, піражкі, прянікі, праскуркі, галушкі; 15) код прямого / кривого — хрясты глухія, хрясты кучарявыя, хрясты расколатыя, стаўпцы і лебядзі / васьмірожкі ў крывульцы, вялікая крывуля, крывуля кучарявая; 16) код слепоты / зрения — сляпы верябей, заслеплены казёл / верябей відзяшчы, з вочкам; елка з вочкамі, кароўськія вочы, 17) код волос (отсутствия / изобилия) — пляшывы перябор / лапа кучарявая; 18) код глухого / голоса — глухая сляпая, глухоўка кучарявая, глушкі з мушкамі / званы; 19) код темноты / света — калёсы па-цёмнаму, цёмная сцежка, цёмная крывуля / калессе па-беламу, светачы, лампадкі; 20) код цвета — елка белая, белая рожа / крывуля красная, вярябей гаряшчы. Анализ материала показывает, что коды исторически сменяются, отражая смены предпочтений образов и стилей в ассоциативных наименованиях орнамента. Например, с архаических систем — на активный садовый и цветочный код: лапа кучарявая — на цвецік чачаценькі; жалуддзе з медзьведзям — на сліўкі з цвятком; сонца абгароджанае — на любісток и т. д.
Пласты ассоциаций отражают живую систему номинации. Взаимоотношения мастерицы с узором сходны с семиотическим отношением к тексту как к личности: Калі не той узор ставіш — рукама і нагама упіраецца, а не ідзець…. Узор сопоставим с младенцем: У чалнакі (ромбы в форме челнов — Г. Н.) ткалі калісь — дык я вазьму чалнок, абсаджу — як у люлечцы… Само «орнаментальное поведение» сопоставимо с ритуальным: Ета як хто скаромнага не есць, так і рушнік яркі (гарашчы) у пост…. Архетипично «наложение имени» как акт сотворения: Васьмірогі етыя я звала «качэлі». Чужасельскі ўзор, не знала імя яму, дык я сама накладала… Особенность этого языка — непременная семантическая, образная составляющая мотивировки (среди них и темы данного исследования: вядзьмедзь глухі /сляпы — зоркі вядзьмедзька).
В части «культурного» могут быть любые термины разных кодов (см. выше). В части первого члена оппозиции — первичный неразработанный элемент, ромб или крест, осознаваемый как начало. И если «в основе всех знаков лежит ромб как символ земли, продленные стороны ромба трактуются обычно как ростки, ромб с крючками — как знак урожая» [5], то в неглюбской орнаментальной традиции культурная разработка, что свойственно для ромбического символа женского начала, применяема и к кресту, этому «ян» дуального устройства славянского и — глубже — индоевропейского геометрического чина орнамента: Мне так думаецца: того ж хрясты дзелаюцца, штоб яно ўсё саедзінілася… 3 хряста ідзе ўся фігурына. Поразительно свидетельство орнаментального восприятия самих этапов земледелия: Насеньне прарастае… каліяшчэ нямалісточкаў, то гаварылі, што буракі ў хрэшчыках, яны яшчэ толькі вылазяць, яно яшчэ ў хрэшчыках. В таком случае далеко не формально объяснение геометризованных растительных орнаментов: Хрясты — штоб былоў што чапляццалістам.
Ромб всегда осознается как женская фигура: ромбачка, бубка [6]. Чаще всего в основу названия ромба в Неглюбке и соседних традициях кладется признак ‘глухого’: глухоўка, глушка, глушачка, галушачка, глушка абгароджаная, глухоўка кучарявая… Глуховачка з верябейкам (ромб с крестиком внутри), без верябейкі — цёмная. В Верхличах Красногорского района (Россия) это субстантив глухая, он очень выразителен в «культурной разработке». Так, глухой, сплошной ромб — глухая сляпая. Ромб с отверстием-вочкам или с крестиком-хрэшчыкам / веряб ’ём в середине — глухая з глазам. Противопоставление слепоты / глухоты / темноты — и зрения / света архаично [7, с. 185-206]. Его актуализация в живой номинации орнаментальных элементов позволяет входить в древние параметры культурного пространства.
Тема вока общеязыковая: любое отверстие, ячея. Однако признак зрения / видимости / внятности образно жив в Неглюбке. Крупный почерк — Я лупата пишу. Орнамент и знание, грамотность — «где-то рядом»: Як ты пишаш буквы, так я — узоры, чысленка к чысленке… Вочкі есть у многих фигур неглюбского орнамента. Они называются лупатыя / відушчыя / відяшчыя / зоркія. Однако уже в их разновидностях выделяются разряды по числу глаз: с одним глазом, с парой глаз — и, по терминологии иконописи, — «многоочитые». Первые — з вокам, з глазам, т. е. с одним отверстием (чаще крестообразным) или с крестиком в центре ромба в любых его конфигурациях и применениях. Надо сказать, что антропоморфные фигуры в северно-русских и старообрядческих витебских вышивках, как и в некоторых местных орнаментах самого Ветковского района, имеют такие зоркія ромбы в качестве голов. Антропоморфный характер восприятия приобретает при этом и сам чистый геометрический орнамент.
По отношению к теме зрения / узора важен такой простейший элемент, как прямой крестик — верябей. Он является тем самым формальным «семенем», которое, наряду с ромбиком, входит в состав множества фигур. Этот знак синтаксически активен, сочетаясь как свободный элемент с любыми элементами орнаментальных систем браного, закладного и переборного ткачества местных традиций. Крестик-хрэшчык сохраняет название верябей и образует семантическую группу семи разновидностей и названий-полилексем. В семантической паре ‘слепой/зрячий’ находим: верябей сляпы, заслеплены верябей, верябей глухі, верябей нямы, верябей пусты, просты верябей / зоркі верябейка, відзяшчы верябей, відушчы (відугичанькі) верябей, верябей з вокам. Причем если характеристика зрячести дает семантические оттенки в лексемах зрения: наличие органа, зоркость, вещая «видущесть», активное смотрение, присутствие (смотрящий — відзяшчый), то в первом стихийном члене пары находим архаический синкретизм и отсутствие всех форм восприятия и органов чувств: сляпы-глухі-нямы. Тема слепоты и называния воробьев «слепцами» известна по этнолингвистическим исследованиям, в том числе Полесья, это мера защиты от поедания зерна воробьями в будущем [8, с. 592]. Не могут ли в этой связи быть апотропеическими и называние, и форма орнаментального элемента сляпы верябей?
Данные этнолингвистики в сопоставлении с «поведением» орнаментального элемента верябей дают еще несколько схождений. В народной символике, в том числе по данным региона, воробей имеет эротический символизм [8, с. 595]. Возможно, способность внедряться в самые разные фигуры имеет архаическую оплодотворительную семантику. Так, часто изображение «расколотого» ромба (по-неглюбски, расколка, расцярэба) и «влетающих» в него крестиков-веряб’ёў: расколка абсожаная веряб’ямі. Сравн. примету, что ловля во сне воробьев — к беременности [8, с. 597]. Эротический мотив — и ловля воробьев решетом. В Неглюбке мотивации не помнят, но рассказывают, как девушки ловили так воробьев радзі смеха.
Гроза, огонь, сжигание, подпаливание, печение, помещение воробья в самый центр ритуально печеного животного, ритуальное поедание, разговление, новогодние обычаи, гадания на Святки, связь с мертвыми, роль воплощения душ умерших родственников — все эти данные, накопленные в связи с образом воробья, обращают наше внимание и на архетипические семы в орнаменте и его обозначении. Помещение маленького креста в центр ромбической фигуры противопоставляет ее глухому ромбу, и эта формальная оппозиция системна во всех локальных местных традициях. Она имеет поразительный аналог в молдавском погребальном коврике-мортуаре, где две ромбические фигуры противопоставлены друг другу по этому же принципу, и второй ромб — пустой, без креста, но с ромбом в центре — символизирует смерть одного из супругов [9, с. 165]. Возможно, в орнаменте актуализируется древняя сема креста как начала всего, как залога жизни и ее животворного зачатия. Верябей, по неглюбской терминологии, относится к разряду крестов-хрэставога: хрястоў, хрэшчыкаў. Воробей, запеченный в рождественском поросенке / крестик верябей внутри орнаментальных фигур: мядзьведзь з веряб’ём. Эта же тема — в коде зрения / света (зоркі вядзьмедзька — вядзьмедзь з верябейкам). Самая архаическая сема креста — символ огня, который реконструируется и в смысле ‘огня жизни’. Этот смысл вычисляется по тексту белорусской юрьевской песни: Разгуляўся Юр ’яў конь, разбіў камень капытом. А у камні агню нет а у хлопцаў праўды нет; А ў гарэхе ядро ёсць а у дзевак праўда ёсць! В представленных текстом оппозициях вычисляются синонимы — семы: агонь — ядро — праўда. То, что семантически реконструируется в археологических материалах [10], может быть прослежено в формах, синтаксисе орнаментальных локальных традиций — и в терминологии орнамента, выносящей древнейшие принципы на поверхность языкового сознания.
Головные свадебные платки Неглюбки, те, что носили малодкі, всю небесную центральную часть своей орнаментальной композиции отдают хрэставому, веряб ’ям, красным гаряшчым крестикам-хрэшчыкам, заполняющим белое поле / небо головного убора, семантически реконструируемого как небесная дорога. «Синонимами» этим крестикам выступают на других платках геометризованные бабочки-цярэшкі, мухі, при живом семантическом ощущении орнамента: Паляцелі Ганніны мухі ў Ляда, аддала ў заклад (по обычаю в залог нерушимости договора о свадьбе мать невесты отдавала платок в род жениха, потом этот платок давала молодой свекровь). Тема душ в образе летающих насекомых также жива в Неглюбке и соотносится с их знаками в орнаменте. Возможно, что синтаксическое тождество орнаментальных элементов подтверждает значение.
В оппозиции слепого / глухого / немого / темного // зоркого важно сопоставление орнаментального элемента креста, особенно маленького прямого равноконечного крестика-плюса; — с его семантикой в иных традициях, которые участвовали в складывании орнаментальных систем региона. В целом ряде пограничных традиций юго-востока Беларуси произошло взаимодействие браного ткачества, которое представляется нам автохтонным, с пришлой техникой заклада, стилистикой килимов, связанных в том числе с казаческой и шляхетской культурой проникновения. По происхождению — это системы древнего иранского, арийского геометрического чина [11].
Крестик, а также крестик в ромбе в килимах сам по себе осознается мастерицами ковроделия как глаз-«гёз», причем глаз оберегающий [12]. Трудно объяснить совпадение неглюбского глаз, вока с тюркским гёз, если не видеть здесь живых ассоциаций, сохранявшихся в древнейших орнаментальных системах браного ткачества и заклада. А также во взаимодействии семантических изоглосс в результате сплетения традиций. Оно осуществлялось прежде всего через брачные связи и передачу мастерства и обслуживающих его кодов. Так, результаты наших наблюдений над оппозицией слепого / зрячего в орнаменте могут соотноситься и с брачным кодом.
Вторая группа «зорких» орнаментальных элементов геометрического чина, в том числе и неглюбских, выделяет уже не один глаз, но пару вочак в культурно разработанных ромбах. Ромб, разделенный косым крестом, реконструируется в древних культурах как знак засеянного поля, нивы. В Неглюбке удается восстановить оппозицию целых ромбов-глуховак и «нив»-ряшотак в комплексе знаков на рубахах, головных платках, скатертях. Мы предположили, что в брачном коде это девичьи и женские знаки по происхождению и с 1980-х гг. собираем варианты ромбов, представленные в локальных традициях региона. Часто четыре отверстия ромба-нивы оформляются неравномерно. Два горизонтальных явно выделяются как глаза и указываются как вочки самими неглюбчанами.
Наконец, у Неглюбки и ее соседей по геометрическому чину есть и третий тип «зрячих» фигур. Это горизонтальные цепи ромбов с отверстиями (либо с крестиками в отверстиях): Калодка вочачкамі здзелалася… У мяне гарлячка была на дзесяць вокаў. Эти «многоочитые» цепи зовутся в целом крывулі, а в разновидностях и в синонимии названий соседних традиций — валоўе вочы, коровськія вочы, вароннія вочы, сарочыя вочы, зязюліны вочы. Изучение живости семантики этих существ в образах фольклора и обрядовой деятельности Неглюбки не оставляет сомнения в первоначально сакральном значении этих вачэй. Наличие оппозиции сляпы / відушчы, відзяшчы, зоркі, з вокам, з глазам, а также группа сляпы, нямы, пусты, цёмны попадают в мифологический контекст местных обрядов, гаданий, быличек. Так, Той, што на мяжы жыве, с указанием конкретной местности, оказывается невидимым отцом ребенка земной неглюбчанки. У нее рождается сын увесь у поўсці, сляпы, вочак няма, толькі ямкі, а калі плача, з ix слёзы коцяцца… Невідзімцы, невідзімыя багатыры, дабрахожыя — разряд мифологических существ нашего региона. Признаки невидимости и локализация активности / хождения на раскрэсах, дзе ў іх вяселлі бываюць, па межах, па дарогах могут семантически дополнить нашу парадигму признаков наименований и употреблений узоров. Близко мифо-поэтическому образу восприятие орнаментального элемента вядзьмедзь (особый концентрический ромб с крюковатыми выступами): Бач, і лапкі ё, і вушки развесістыя! Вядзьмедзькі по межам-границам орнаментальной композиции свадебного рушника, как и расположение орнамента медведя по межам-границам орнамента скатерти, головного платка, девичьей рубахи — соотносятся с мифологемой межи в данной традиции, что представляется архаичным. Признаки-наименования орнаментов сляпы вядзьмедзь и кучарявы вядзьмедзь соотносятся с мифологическими представлениями о медведе, с медвежьей символикой в неглюбской свадьбе и с эротическими шутками, когда мать жениха, в вывороченной шубе, заваливали в воротах, призывая: Хадзіце, дзеці, медзьвядзя глядзецИ. Среди ромбических крюковатых знаков обнаружились глухія вядзьмедзі (бальшы глухі вядзьмедзь, мядзьведзі глухія сушчэленыя).
Парадигма орнаментальных признаков и их наименований включает тему слуха / голоса: глухі / нямы. Могила, на которой не плакали родственники покойника, в Неглюбке называется безгалосай и обрядово отмеченной. Скатерти с лапамі и вядзьмедзямі, как и головные женские платки с говорящими хтоническими названиями, расстилают на Радуницу по всем могилам родственников, не ассоциируя сегодня связи между знаками медведя и божеством Нижнего мира. Рушники, осознавая их древнее значение (рушнікі, ета ж дорога на неба…) вешают на могильных крестах. Однако ритуальная траектория этих действий воспроизводит геометрию обращения к предкам с непременным участием ткани и угощения. Как и ситуацию архаичного истолкования примет в данном локусе / моменте. Так, на расстеленной скатерти на могиле матери неглюбчанки в Радуницу появилась ранняя по весне муха: А то ж матка мая была… Так же, как и непременное участие скатерти и рушника, а следовательно, и текста-орнамента, во всех обрядовых действиях, описанное в экспедиционных тетрадках Ветковского музея.
Показательно сравнение рядов фигур, их названий и образов невербальных культурных кодов — в синтагматике именованных элементов, в семантическом синтаксисе рушника. Композиция орнамента представляет текст и модель культурного пространства [13], вернее, хронотоп, с тенденцией к симметричному устроению пространства-времени [14]. Актуальны пространственно-семантические параметры границы / межи / края — промежуточного / срединного / ритуального пространства — сакрального центра. В основе орнаментальных построений и порядка лежат древнейшие оппозиции. Так, тема слепого / глухого / кривого, а также образов зрения-оберега от сглаза — это тема края. Глуховачкі, глухоўкі — ромбы краевых полос орнамента. Им отвечают чаўны, чаўны і вуткі (узкие длинные ромбы в сочетании с геометризованными вуткамі), крывулі, цёмныя сцежкі (цепи ромбов); цёмныя капейкі (глухие ромбы). В этих же краевых полосах орнамента размещаются крюковатые концентрические ромбы глухія вядзмедзі, ромбические с выступами жабкі, зігзагі-крывулькі. А также перечисленные нами цепи ромбов с семами волшебного вещего зрения: вароннія вочы и т. п.
В прицентровых полосах активизируются темы зрячего, зоркого, светлого, вплоть до астрального и солярного кодов. Здесь чаще всего в ромбах участие прямого крестика-веряб’я, по реконструкции знака огня. В транспортном коде сдвоенные цепи ромбов зовутся калёсы / калессе / воз / калясачкі. Противопоставляются прицентровые калёсы с крестами в сдвоенных ромбах (архетипически пиктограммы солнечной колесницы) — и краевые узкие ромбы чауны, чоўнакі (транспорт нижний, от мифа до календаря и обряда). На краю, на межах стихийного / культурного пространств — цёмные калёсы. В дубле названий оппозиция усиливается до «святого / тёмного»: Богава дарога / цёмная сцежка, цёмныя пуці.
Таким образом, анализ терминологии орнаментального фонда уникальной по сохранности локальной традиции ткачества приводит к выводу о действии в этой системе архаических невербальных культурных кодов. В роли словарных единиц, определяющих дифференцирующие признаки геометрических фигур орнамента, непременно возникают фразеологические единицы — полилексемные термины. Механизмы их образования обнажаются в образных паремиях локального характера, представляющих своеобразный герменевтический анализ. Для примера рассматривается пара стихийного / культурного в коде слепоты / зрения. Она одна из важнейших в системе семантических оппозиций, лежащих в основе древнеславянской картины мира — и в системе неглюбского орнамента. Между фразеологическим словарем такой терминологии, парадигматикой самих знаков и их синтаксисом в орнаментальной композиции обнаруживается многоуровневая семантическая связь структурного характера. Обращение к словарям, синтаксису и текстам «говорящей» традиции ткачества Неглюбки показывает единые основы образного языка — в обрядах, мифологических представлениях, фольклоре, орнаменте [15]. Они представляют богатый ресурс для восстановления достоверных подробностей ее картины мира, включая архаические слои.
Список использованных источников
- Арнаменты Падняпроўя /аўт. тэкстаў Нечаева Г.Г. и інш.) — Мінск: Бел. навука, 2004. — 606 с.
- Нячаева, Г. Р. Арнамент: прастора рэчы і мова традыцыі. Кашулі, галаўныя жаночыя “платкі” і абрусы / Г. Р. Нячаева // Навуковыя запіскі Веткаўскага музея народнай творчасці. — Гомель: ГДУ імя Ф. Скарыны, 2004. — С. 111-139.
- Экспедиционные материалы Ветковского музея старообрядчества и белорусских традиций им. Ф. Г. Шклярова. Неглюбка. Т. 13; 14; 85; 87; 105. Записи С. И. Леонтьевой, Г. И. Лопатина, Г. Г .Нечаевой, Л. Д. Романовой. — 1979-2003 гг.
- Топорова, Т. В. Семантическая структура древнегерманской модели мира / Т. В. Топорова. — Μ.: Радикс, 1994. — 202 с.
- Амброз, А. К. Раннеземледельческий культовый символ («ромб с крючками») / А. К. Амброз // Советская археология. — 1965. — №3. — С. 11-22.
- Нячаева, Г. Р. Арнаментальны знак “ромб” і яго асацыятыўныя мясцовыя назвы / Г. Р. Нячаева // VIII Навуковыя чытанні, прысвечаныя С. Некрашэвічу: зборнік навуковых артыкулаў у 2-х частках. — Ч. 2. — Гомель, 2007. — С. 229-234.
- Толстой, Н. И. Язык и народная культура: очерки по слав, мифологии и этнолингвистике / Н. И. Толстой. — Μ.: Индрик, 1995. — 509 с.
- Гура, А. В. Символика животных в славянской народной традиции / А. В. Гура. — Μ.: Индрик, 1997. — 912 с.
- Урсу, Н. А. Древо жизни / Н. А. Урсу // Атеистические чтения. Вып. 20. — Μ.: Изд-во политической литературы, 1990. — С. 156-170.
- Дробушевский А. И. Ромбы «целинные» и «засеянные». Геометрический чин знаков в археологических и этнографических памятниках / А. И. Дробушевский, Г. Г. Нечаева // Деснинские древности. Материалы межгосударственной научной конференции, посвященной памяти Ф. Μ. Заверняева. Вып. 5. — Брянск, 2008. — С. 24-33.
- Дробушевский, А. И. «Иранский компонент» у северян и особенности этнографических тканей междуречья Сожа — Ипути / А. И. Дробушевский, Г. Г. Нечаева // Российско-Белорусско-Украинское пограничье: проблемы формирования единого социокультурного пространства — история и перспективы. — Брянск, 2008. — С. 57-62.
- Символика килимов Стамбульского музея ковров [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://asian-lin.livejoumal.com/13006.html. — Дата доступа: 18.09.2021.
- Нячаева, Г. Р. Арнаментальныя кампазіцыі канцоў ручнікоў як мадэлі культурнай прасторы / Г. Р. Нячаева // Ткацтва. Зборнік матэрыялаў па беларускаму народнаму ткацтву. — Мінск, 1999.
- Нечаева, Г. Г. Симметрия пространства и времени в рушнике. Семантика формы рушника / Г. Г. Нечаева // Матэрыялы абласной навукова-практычнай канферэнцыі “Ручнік як увасабленне традыцыйнай культуры беларусаў (Віцебск, 29-31 кастрычніка 1996 г.). — Віцебск, 1998. — С. 20-23.
- Нечаева, Г. Г. Тексты текстиля и мифологические мотивы / Г. Г. Нечаева // Славянская мифология и этнолингвистика: сборник научных статей / редкол.: В. И. Коваль (отв. ред.) [и др.]; М-во образования РБ, Том. гос. ун-т. Ф. Скорины. — Гомель: ГГУ им. Ф. Скорины, 2015. — С. 197-202.
Автор: Г.Г. Нечаева
Источник: Славянская фразеология и паремиология. Национальное и интернациональное. Стабильное и изменчивое. К 70-летию со дня рождения профессора В. И. Коваля: сборник научных статей / редкол.: Е. В. Ничипорчик (отв. ред.) [и др.]; Гомельский гос. ун-т им. Ф. Скорины; Фразеологическая комиссия при Международном комитете славистов; Представительство Россотрудничества в Республике Беларусь, Российский центр науки и культуры в Гомеле. — Гомель: ГГУ им. Ф. Скорины, 2021. — С. 216-223.