Религия в жизни немцев белорусского Восточного Полесья в межвоенный период: люди и власть

Сложившаяся к началу ХХ в. в белорусском Восточном По­лесье община этнических немцев в значительной степени яви­лась следствием экономической миграции немцев — выходцев преимущественно из соседней украинской Волыни. Водворение их в регионе связано с именами крупных местных землевладель­цев — Антоном Генриховичем Шоманским (инженер-технолог «православного вероисповедания») и Александром-Вильгель­мом Ивановичем Ансельмом («потомственный почётный граж­данин» лютеранского вероисповедания), у которых немецкие крестьяне приобретали землю.

Формирование немецкой общины

В 1905 г. Шоманский купил значительное по территории имение Клесин в Дерновичской волости Речицкого уезда (в настоящее время — Наровлянский район Гомельской обла­сти). По официальным данным, на январь 1905 г. в имении про­живало в «качестве арендаторов около 200 семейств немцев- колонистов». В январе 1911 г. в районе имения уже насчитыва­лось около 700 семейств колонистов — покупателей земли (в основном немцев) ¹.

В результате нараставшей колонизации региона немцами — выходцами с Украины, местная немецкая община значительно увеличилась. Об этом свидетельствуют материалы Всероссийс­кой сельскохозяйственной переписи 1916 г., содержащие дан­ные о численности местного населения до начала Первой ми­ровой войны, в нашем случае — до массового выселения нем­цев в 1915 г. Так, в колонии Ансельмовка Мозырского уезда (само название связано с именем А. Ансельма) из 143 домохозя­ев 141 — явно немцы. На хуторе Средние Печи Лельчицкой во­лости Мозырского уезда из 68 домохозяев 52 — немцы. В других поселениях этой же волости соответственно: хутор Дубровки — 23 из 36, хутор Дубницкое — 6 из 43, хутор Ветвица — 6 из 27 ².

Отрывочные документальные материалы дают некоторое представление о религиозной жизни немецких крестьян-коло­нистов в тот период.

27 сентября 1912 г. минскому губернатору было подано прошение 50 семей евангелическо-лютеранского вероиспове­дания, проживавших в урочище Абрамовка имения Заходы Якимо-Слободской волости Речицкого уезда, о разрешении открыть «евангелическо-лютеранское кладбище». При этом отмечалось, что данные крестьянские семьи переселились на постоянное место жительства в им. Заходы в 1910—1911 гг. из Волынской, Киевской и других губерний. Разрешение на откры­тие кладбища было получено от Речицкого уездного полицей­ского начальства и Минской Духовной (православной. — В.П.) консистории (3 апреля 1913 г.) ³.

Выявленные нами архивные документы не прослеживают историю с кладбищем до её логического завершения. А есте­ственный ход развития немецкой общины в Заходах был пре­рван Первой мировой войной.

В апреле 1914 г. «члены общества баптистов» колонии Хат­ки Речицкого уезда в количестве 50 семейств просили минско­го губернатора утвердить в должности духовного наставника «для всех членов в Речицком уезде» избранного ими Кристиа­на Кристианова Иттермана. В числе подписавшихся 35 проси­телей — Вильгельм Кинипц, Густав Лабс, Карл Егер, Густав Зиберт, Фридрих Зеель и др. ⁴.

Часть немецкого населения Лельчицкого района до 1910 г. входила в Топорищевскую общину баптистов Фасовской во­лости, а с 1925 г. — в Орщиковскую [Горщиковскую? — В.П.] общину (Волынь) ⁵.

С началом войны в отношении местных немцев, как и по всей Российской империи, была развернута официальная кам­пания борьбы с «немецким засильем» ⁶. Естественно, что в об­становке военного времени религиозная жизнь местных нем­цев, как и другие стороны их социокультурной жизни, подвер­галась ограничениям, контролю со стороны власти. Так, секретным циркуляром Министерства внутренних дел от 30 октября 1914 г. губернаторам было запрещено утверждение «в звании наставников баптистов» германских и австрийских подданных, избранных баптистами ⁷.

В январе 1915 г. минский губернатор направил в департа­мент духовных дел МВД «переписку о колонистах-лютеранах» колонии Ансельмовка. Судя по аналогичному документу от 15 ноября 1915 г., относящемуся к колонии Александрово Пин­ского уезда, речь шла о разрешении молитвенных собраний по воскресным и праздничным дням. «Переписка» о пинских лютеранах осталась невостребованной. В обстановке готовя­щейся депортации местных немцев для власти это виделось не актуальным. Без ответа осталось прошение и ансельмовских колонистов-лютеран ⁸.

Немцы Российской империи подпали под реализацию антинемецкого законодательства, в особенности законов от 2 февраля и 13 декабря 1915 г. Практически одновременно с ограничением немецкого землевладения властями проводилась кампания по массовой насильственной депортации немцев из прифронтовой зоны, в которую входила и Минская губерния ⁹. В конечном итоге чиновники, проводившие обследование «факта землевладения подданными воюющих с Россией дер­жав, а также австрийскими, венгерскими и германскими вы­ходцами», в феврале 1916 г. констатировали, что все немцы- колонисты из Минской губернии высланы ¹⁰.

Топография местной немецкой общины в 1920—1930-е гг.

После окончания Первой мировой войны и перехода от внут­риполитических коллизий (революция, гражданская война) к мир­ной жизни ситуация стабилизируется. К началу 1920-х гг. немец­кое население представляло собой значимое и самобытное этно­культурное явление в регионе. По данным Всесоюзной переписи населения 1926 г., в общей численности населения БССР — 4 982 623 человек, немцев было 7075, или 0,14% (2318 человека в городских поселениях и 4757 в сельских). Большинство сельских немцев БССР проживало в Восточном Полесье. В Мозырском ок­руге — 3356 человек (62 в городах и 3294 на селе). По районам округа сельские немцы распределялись следующим образом: 1934 человек — в Наровлянском, 862— в Каролинском (Ельском), 271 — в Лель- чицком, 97 — в Житковичском и т. д. В Василевичском районе Ре- чицкого округа насчитывалось 223 немца ¹¹.

По-прежнему наиболее компактно немецкое население проживало в населённых пунктах, связанных с волынской колонизацией: колонии Антоновка, Берёзовка, Красиловка, Май­дан, Осиповка Берёзовского сельсовета; хутора (встречаются названия и «колонии») Хатки и Дубровская — Хатковского сельсовета Наровлянского района; колонии Ансельмовка и Наймановка — Ансельмовского сельсовета Ельского района; хутора Дубницкое, Дубровка-1, Печи Средние — Лельчицкого района; хутор Заходы Речицкого района; деревня Хатынь Ка- линковичского района.

Лютеране и «сектанты»

Большинство немцев-колонистов были лютеранами; меньшая часть принадлежала к общинам евангельских хри­стиан (евангелистов) и христиан-баптистов (баптистов) — по самоназванию или к «сектам» — по официальному опреде­лению. Переселившиеся на белорусское Полесье украинские немцы с начала ХХ в. дали толчок к развитию здесь общин «христиан-евангелистов». Так, по официальным данным, в 1925 г. в Мозырском округе в десяти таких общинах на­считывалось до 700 зарегистрированных «сектантов», в том числе около 200 немцев. Анализируя состояние религиоз­ности населения Мозырского округа в 1926 г., ОГПУ отме­чало, что «особенно твёрдую почву религия имеет среди не­мецкого населения… последние далеко не изжили религи­озного фанатизма» ¹².

Наиболее многочисленные религиозные общины немцев были в Наровлянском районе. Так, в 1925 г. в Берёзовском национальном немецком сельсовете официально числилось 200 «евангелистов-баптистов», 89 «евангелистов» и отделив­шаяся от лютеран (их статистика отсутствует) «секта» «Бо­жьи дети» (25 человек). Эта «секта» также называлась «груп­пой Шнайдера» — по фамилии её руководителя Генриха Шнайдера. Как отмечает официальный источник, «разногла­сия между протестантской (лютеранской. — В.П.) немецкой общиной и этой группой наружно заключаются только в том, что последняя отвергает всякую торжественность во время церковного служения, например, восстаёт против музыки». В конце 1926 г. группа распалась, Шнайдер перешёл к бап­тистам. В 1927 г. в Берёзовском сельсовете были зарегист­рированы три лютеранские и одна община баптистов, насчитывавшая 64 члена из 12 хозяйств. В 1929 г. Клесинская об­щина евангельских христиан-баптистов насчитывала около 200 членов (проповедник — Баумбах, председатель совета общины — Генрих Шнайдер). Она состояла из немцев — жителей колоний Осиповка, Майдан, Берёзовка Берёзов- ского сельсовета и Хатки — смешанного немецко-украин­ского Хатковского сельсовета. При этом в Хатках, где об­щиной руководил Давид Рихтер, было 63 баптиста. Лютеран­ская община Хаток насчитывала 139 человек ¹³.

По официальным данным, в 1929 г. в Ансельмовском (Роза Люксембургском) немецком национальном сельсовете Ельского района из 371 немца в возрасте от 18 лет и старше как «религиозные» (верующие. — В.П.) лютеране и «сектан­ты» было зарегистрированы 269 человек. При этом отмеча­лось, что число занижено, т. к. не все верующие регистриро­вались. С начала 1920-х гг. в колонии Наймановка этого сель­совета имелась община евангельских христиан «Heim der Brüder» («Святой дом»), называли они себя «Святые братья». Местные немцы-лютеране называли её «Hopsbrüder» («Пры­гуны»). В 1929 г. в ней было зарегистрировано 25 человек (про­поведник — Игнат Грасс, председатель совета общины — Эд­мунд Бернт). Объединённая община колоний Ансельмовки и Наймановки насчитывала 33 человека. В другом официаль­ном источнике 1930 г. в Наймановке отмечается секта «Фин- ксгемайндэ» («состоит из слов «троица» и «община»), в со­ставе 35 человек ¹⁴.

Жизнь религиозных общин представляла собой хорошо от­лаженный механизм. «Каждое воскресенье все от мала до вели­ка ходят в церковь», «в простом доме выстроена кирха, кото­рая каждый праздник бывает переполнена народом» — свиде­тельствуют официальные отчёты властей. При общинах работали хоровые кружки, оркестры духовых и смычковых му­зыкальных инструментов. «Сектанты» не отгораживались от остального немецкого населения. Их регулярные собрания с хором и оркестром привлекали к себе людей. Большое внима­ние уделялось религиозному обучению и воспитанию детей в воскресных школах при общинах. Например, в Берёзовском сельсовете в 1929 г. работали четыре такие школы.

Верующие немцы поддерживали тесные связи с единовер­цами из Германии, США, Канады, различных регионов СССР; были в курсе религиозной жизни своих собратьев. Особенно в этом плане выделялись баптисты, имевшие постоянные кон­такты с заграницей, Украиной, Северным Кавказом, Сибирью через переписку, личные контакты. Наиболее тесные связи были с Украиной. Так, проповедник Клесинской общины бап­тистов Баумбах переселился из Коростеня в 1925 г. В органи­зации и деятельности общины евангельских христиан в Ансель- мовке активное участие приняли Барбуля (с Волыни), Бовлен- дер (из Одессы), Ролейдер — также с Украины. Баптисты и лютеране Хаток, Ансельмовского, Берёзовского сельсоветов, Речицкого района обслуживались проповедниками и пастора­ми из Одессы, Волыни (баптисты-проповедники Фриц и Гар­тман, пастор Улле из Житомира, пастор Кенигсфельд из Ки­ева). Они проводили службы, венчали, выдавали справки о конфирмации; выполняли другие религиозно-церковные функции. Необходимую религиозную литературу — Библии, песни, псалмы верующие получали из соответствующих за­граничных центров, из Москвы, Ленинграда и Одессы. Значи­тельная часть этой литературы состояла из дореволюционных изданий ¹⁵.

Меньшие по количеству верующих немцев общины были в Лельчицком, Житковичском, Речицком (хут. Заходы) районах. К сожалению, разрозненные архивные источники дают лишь общее представление об их религиозной жизни.

По данным ОГПУ, на 2 марта 1931 г. на территории Речиц- кого района имелось всего шесть религиозных «сект». Одна из них, на немецком хуторе Заходы, состояла из 60 человек. След­ственные материалы 1930-х гг. донесли до нас отдельные фак­ты, фамилии лидеров религиозной общины. Так, в 1924— 1925 гг. А. Гюнтер «ходил по деревням с евангелием и пропо­ведовал», посещал хутор Заходы. Одно время руководителем религиозной общины в Заходах был Густав Найман. При аре­сте в 1934 г. у него было изъято пять «религиозных книг на немецком языке». Роберт Грунвальд «замещал одно время па­стыря (пастора. — В.П.), в настоящее время [1934 г.] выпол­няет работы служителя религиозного культа, собирает у себя богомольцев, читает им проповеди». В начале 1930-х гг. рели­гиозную общину заходских немцев возглавлял Адольф Краузе. В «Списке лиц, лишённых избирательных прав по Речицкому району на 1934 г.» в числе 14 человек (семьи, родственники раскулаченных, обложенные индивидуальным сельхозналогом) значится Адольф Х. Краузе — «поп» ¹⁶.

Мительштедт, Герзекорн…: религиозный актив

В рассматриваемом регионе не было лютеранского пасто­ра. Отметим группу актива лютеранской общины Ансельмов- ского (Роза Люксембургского) сельсовета. Функции «помощ­ника пастора» исполнял Петр Кукук, который был «пастором до закрытия кирхи в 1934 г.». В совет общины входили Виль­гельм Штрайх, Эмиль Ганерт, Фридрих Герман. Церковным старостой был Вильгельм Миллер. Юлиус Крейнинг руково­дил оркестром и хором общины ¹⁷.

В целом организация и руководство религиозной жизнью немецкой общины представляется достаточно функционально определённой. Из информации председателя Роза Люксембург­ского сельсовета Шиллера о местной лютеранской общине на 1933 г. можно представить структуру руководства общиной: Иван Верман — «старший в общине», Юлиус Бобольц и Альберт Гес­се — «старшие преподаватели»; Август Ганерт, Эдуард Ортлиб, Эдмунд Ортлиб, Петр Кукук, Самуил Ринос, Генрих Шмидт, Яков Родэ — «преподаватели», Якоб Ганерт — «посыльный».

В Берёзовском сельсовете общиной немцев-лютеран руково­дили Герман Шмидт и Сигизмунд Эберт. Секретарём общины был Теодор Либренц, старостой — Фридрих Цайхнер. Райнгольд Кренц, Фридрих Рейдер, Отто-Адольф Герзекорн исполняли функции кюстеров лютеранских школ. Капельмейстером хора и оркестра лютеранской общины был Рудольф Найман ¹⁸.

Стержнем общины являлись наиболее грамотные и авто­ритетные люди. В отсутствие пастора именно они осуществля­ли «литургию без священника» ¹⁹. Данным термином мы опре­деляем сам характер организации религиозной жизни немец­кой лютеранской общины.

Свой руководящий актив имели и баптистские общины нем­цев. «Идейным вдохновителем», по официальной формулировке, общины баптистов Берёзовского сельсовета был Райнгольд Ми- тельштедт. Он же являлся секретарём общины и руководителем её хора. Будучи арестованным ОГПУ в 1932 г., на допросах он пока­зал, что баптистом является с 1909 г., постоянно поддерживал связи с руководством баптистских организаций Германии, США (отку­да в 1928 г. получил документы конгресса баптистов); имел и рас­пространял среди сообщинников религиозную литературу ²⁰.

В Лельчицком районе группой баптистов-немцев руково­дил Франц Рихтер, его заместителем был Адам Шварц ²¹.

Немцы-католики

При абсолютной доминанте в местной немецкой среде лю­теран, евангельских христиан и баптистов мы не исключаем принадлежности части немецкой общины региона к католи­ческой церкви. Пока основным источником информации по этому сюжету являются «свидетели века» — уроженцы и жите­ли Лельчицкого района в рассматриваемый период.

Так, А.Ф. Рихтер ²² при опросе в 2002 г. отметил, что нем­цы в деревне Средние Печи были католиками, собирались от­дельно в специальном доме и молились там. Признавали они и православие. Праздновали и католические, и православные праздники. При общении в октябре 2004 г. он изложил другую версию: «Были православные». Кладбище было совместное, от­личий в похоронах не было. «Так, как и у нас…». Данная пута­ница, очевидно, связана не только с особенностями памяти, но и с размытостью этнической самоидентификации респон­дента. С его слов, он — сын немца и полячки, сам «поляк».

По информации других местных старожилов ²³, немцы в деревне Ветвица были католиками, ходили молиться в кос­тёл в Лельчицы. Аналогичная ситуация, видимо, наблюдалась и в деревне Дубницкое. При этом респондент ²⁴ добавляет, что немцы и поляки праздновали католические праздники, осталь­ное население — православные.

Смешанное восприятие религиозной жизни довоенных немцев предстаёт в воспоминаниях жителей деревне Дубрав­ки. С одной стороны, немцы были католиками, посещали кос­тёл в Лельчицах. И вместе с тем отмечается, что при крещении взрослые немцы «бросались в воду». В доме у Гинса собира­лись и молились ²⁵.

Анализируя данные материалы, необходимо отметить ис­кусственное смешение информантами в единый религиозный анклав местных немцев — евангельских христиан и, возмож­но, католиков.

Атеизм власти и вера немцев

В целом немецкое население Мозырщины в 1920-е гг. про­живало достаточно устойчивой общиной с наличием необхо­димых структурных составляющих — саморегуляции, восполняемости, этноконфессионального единства и хозяйственной общности. По официальным данным, в Ансельмовском сель­совете в 1924 г. «98 % населения являются активными членами в исполнении религиозных обрядов» ²⁶.

Атеистическая работа, проводимая властью средствами агитации и пропаганды, результатов не давала. Эта часть со­ветской официальной культуры для немцев была неприем­лема. К тому же эффективность данной работы изначально не могла быть значимой в силу отсутствия соответствующих подготовленных работников, тем более немецкоязычных. Официальная антирелигиозная работа и религиозная жизнь немцев в 1920-е гг. проходили в параллельных мирах. По данным Мозырского окружного отдела ОГПУ на 1926 г., «председатель Берёзовского сельсовета Ябс крайне религи­озен, каждое воскресенье ходит в кирху, участвуя в оркестре (лютеранском. — В.П.)». В том же году, как свидетельствует Мозырский окрисполком, Ансельмовский сельсовет «хода­тайствовал об отпуске земли для строительства кирхи и для личного пользования пастору» ²⁷.

Власть усиливает ограничительно-репрессивный нажим на церковь. В 1920-е гг. руководители немецких религиозных об­щин лишаются избирательных прав. В 1929 г. в записке, адре­сованной пастору Улле в Житомир и перехваченной органами ОГПУ, А. Герзекорн от имени Берёзовской лютеранской об­щины выражал «большую печаль», что пастор не может посе­тить общину в связи с наложенными на него большими нало­гами. «Настают для нас — христиан все более и более трудные времена. Чем дальше, тем больше усиливаются преследования против духовенства. Мы часто много призадумываемся над тем, как “Дас Найе Дорф” (“Das Neu Dorf” — официальная советс­кая немецкоязычная газета. — В.П.) печатает насмешливые статьи о пасторах… Майданцы (жители немецкой колонии Майдан. — В.П.) ещё без кистера. В продолжении шести меся­цев я обслуживаю эту общину, но мне угрожает попасть на чёр­ную доску и быть обложенным налогами» ²⁸.

В 1930 г., ходатайствуя в Народный Комиссариат СССР по иностранным делам о разрешении на выезд в Германию, один из руководителей общины баптистов Берёзовского сельсовета Райнгольд Мительштедт отмечал: «Так как я руководитель хора Христианского общества, меня лишили выборного права. Не­смотря на то, что я свои налоги, самообложение, облигации по займам и т. д. выполняю, меня презирают (власть. — В.П.) как религиозного» ²⁹.

В начале 1930-х гг. отмечаются случаи самоуправства мест­ного начальства. Так, в 1933 г. советско-партийное руковод­ство Наровлянского района отметило как факт «голого адми­нистрирования» в антирелигиозной работе «закрытие и опе­чатание немецкой церкви председателем Берёзовского сельсовета» ³⁰.

В 1935 г. местные молитвенные дома, кирхи («баптист­ско-лютеранские дома») немецкого населения, как и религи­озные храмы других конфессий, были закрыты («переданы под культурные учреждения») ³¹. В этих условиях немцы как мог­ли, латентно и открыто, противостояли официальному анти­религиозному насилию.

Проживание в иноэтнической среде требовало от нем­цев внутриэтнической консолидации. Традиционная этно- конфессиональная культура в целом, особенно религия, вы­полняла функцию социально-этнического интегратора. В религии, наряду с языком и традиционным бытом, прояв­лялась и сохранялась этничность немцев. Сетования властей в конце 1920-х — начале 1930-х гг. на «национально-рели­гиозное единство немцев», их «национальную сплочённость» объясняются провалом попыток расколоть немецкое насе­ление по надуманному «классовому принципу». Развёрты­вание «классовой борьбы» в деревне являлось одним из ос­новных действенных механизмов большевистской власти при проведении политики коллективизации сельского хо­зяйства. Однако в немецкой деревне это не прошло. «У нас кулаков нет, мы все бедны», — заявляли немцы. «Слабое классовое расслоение у большинства национальных мень­шинств и совсем слабое у немцев» — отмечалось по ведом­ству высшего государственного органа — ЦИК БССР в на­чале 1931 г. Немцы не пошли на навязываемую им подмену реального этнического родства социальным раздором в их среде. «На собраниях немцы называют друг друга братьями, хотя и не являются баптистами… Заявляют, что все равны», — указывал в 1932 г. проводивший здесь советскую работу слу­шатель Коммунистического университета национальных меньшинств Запада (Москва). В немецкой среде религия была настолько сильна, естественна и национально-окраше- на, что он отмечал: местные немцы «пытались меня снова обратить, не слушая, что я коммунист, в верующего». Моти­вировка: «мол, всё-таки немец, бывший лютеранин» ³².

По мере того, как немецкое население всё более станови­лось для властей «неудобным этносом», власть для немцев всё более олицетворялась с насилием.

Немцы: «Немцам в СССР делать нечего».

Власть: «Решительно пресечь эмиграционное движение»

До конца 1920-х гг. внутренние миграции и эмиграция ме­стных немцев были довольно обычным делом. Имея родствен­ников в различных регионах СССР и за рубежом, немцы пере­селялись на Украину, в Сибирь, в Республику немцев Повол­жья; выезжали в Германию, США. Документально зафиксирован факт «массовых требований о выдаче семейных списков для выезда в Америку». В секретной записке Мозырского окруж­кома КП(б)Б от 10 мая 1929 г. подчёркивалось, что у местно­го немецкого населения «есть большая тяга к эмиграции в Америку (за последнее время выехало 20 семейств и запись продолжается)» ³³. Эмиграция за океан была сопряжена с не­обходимостью наличия значительных средств для переезда. С конца 1920-х гг. желающих уехать в Америку поубавилось в связи с Великой депрессией 1929 г.

Изменение политической обстановки в СССР с конца 1920-х гг., выразившееся в нарастании тоталитарно-репрес­сивных тенденций, разворачивании насильственной коллек­тивизации, кардинально изменило отношение немцев к эмиг­рации. Из возможной она становится жизненно необходимой. «Быстрый рост колхозного строительства привёл к взрыву эмигрантских настроений среди немцев-колонистов», — отме­чалось в докладной записке местного ОГПУ в 1930 г. Многие немцы стали получать письма от родственников в Германии и Америке с приглашениями о выезде ³⁴. Анализируя «эмигра­ционные настроения», бюро ЦК КП(б)Б в 1930 г. констатиро­вало, что «особенно это проявилось у немцев, где почти поло­вина немецкого населения хотела эмигрировать» ³⁵.

В 1930—1932 гг. во всех немецких поселениях неоднократ­но проходили многолюдные собрания, обсуждавшие возмож­ность выезда. Местные органы ОГПУ квалифицировали их как проходившие «под углом зрения — немцам в СССР делать нечего». Религиозный актив инициировал данную кампанию, вёл соответствующую подготовительную работу. Немцы-лютера­не собирались в своих школах, избирались делегаты для обра­щения в германское посольство в Москве и консульство в Ки­еве, собирались деньги на поездки. Однако всё безрезультат­но. В конечном счёте немцам разъяснили, что получить иностранные паспорта и визы и выехать могут только герман- скоподданные. Таковых практически не было. У местных нем­цев было советское гражданство ³⁶.

Власть никоим образом не могла допустить эмиграции, тем более массовой. Активное желание значительного количества крестьян покинуть СССР дискредитировало самую сущность «социалистического переустройства» аграрного сектора, явля­лось тревожным симптомом для будущих взаимоотношений власти и многомиллионного крестьянства. 16 октября 1929 г. секретариат ЦК ВКП(б) принимает постановление «Об эмиг­рационном движении среди немецких крестьян из СССР», ори­ентирующее органы партийно-советского руководства на его пресечение ³⁷.

Полоса репрессий против немецкого населения в 1930-е гг. была нацелена на аресты лидеров движения за эмиграцию, в значительной степени религиозного актива, с вынесением ка­рательных приговоров. Тем не менее в немецкой среде тепли­лась надежда на выезд. Так, по данным Наровлянского район­ного НКВД на март 1935 г., среди местных немцев распрост­ранялись слухи о предстоящей высылке немецкого населения из СССР: «Если только СССР не захочет выдать немцев, то сразу же начинается война и СССР вынужден всех немцев пе­редать иностранным властям», «В Америке уже выстроены це­лые посёлки и немецкие кирхи для немцев, которые будут вы­селяться из СССР» ³⁸.

«В ад и колхоз мы никогда не опоздаем идти»: коллективизация и немцы

Трагедия в религиозной жизни немцев наступила с нача­лом в 1929 г. насильственной и сплошной коллективизации. Колхозное устройство было несовместимо с глубокой религи­озностью немцев. Так, немцы-баптисты проповедовали, что каждый, кто вступит в колхоз, будет иметь «печать на лбу». Эта аллегория, воплощавшая негативное отношение к контактам с официозом (отказ от различных подписей, паспортов, «запе­чатывания» договорённостей), по официальным данным, в первую очередь подействовала на немок. Среди них распрос­транилось мнение, что «в колхозах будут насильно заставлять отказываться от религии». С Украины доходили слухи о якобы изданном властями приказе, по которому «вступающие в кол­хоз могут три месяца верить в бога, а после должны отказаться от веры». Немцы интересовались у представителей власти: «А можно ли организовать религиозный колхоз?» По офици­альным данным, жена баптиста Лапса (колония Хатки) в нача­ле 1930-х гг. предостерегала женщин от вступления в колхоз: «Лучше умереть с голоду, потому что там могут заставить идти против религии» ³⁹. Усиление насилия над религией и церко­вью, совпавшее по времени со сплошной коллективизацией, не прививало симпатий к колхозам.

Одним из основных вопросов, обсуждаемых на Съезде тру­дящихся немцев БССР в январе 1932 г., был вопрос о «коллек­тивизации среди трудящихся немцев». Острота проблемы для власти ярко проявилась в выступлении Председателя ЦИК БССР А. Червякова: «Хозяйственно-культурное строительство в районах, где живут трудящиеся немцы БССР, ещё отстаёт от общих темпов социалистического строительства во всём СССР и других республиках, где живут и работают трудящиеся нем­цы. Так, коллективизация немецких хозяйств БССР отстаёт от темпов коллективизации в Республике немцев Поволжья». Со слов высшего руководителя БССР, причина данного явления — «результат работы антисоветских клерикальных и шовинисти­ческих элементов» ⁴⁰.

На местном уровне низкий уровень коллективизации не­мецкого населения советско-партийным руководством посто­янно объяснялся «влиянием контрреволюционных клерикаль­ных и сектантских элементов», «религиозным фанатизмом про­тив коллективизации — мол, в Америке и Германии колхозов нет». Так, в Наровлянском районе уровень коллективизации местных немцев составлял в конце 1931 г. 3,5 %, в 1934 г. — 9,1 %. Это было значительно ниже соответствующих показате­лей в среде других национальных меньшинств — поляков, ук­раинцев, населявших этот многонациональный регион ⁴¹.

Комиссия ЦК КП(б)Б, обследовавшая Ельский район в ок­тябре 1931 г., выявила весьма тревожные симптомы. Весь президиум Роза Люксембургского сельсовета во главе с председате­лем посещает кирху и во время службы в кирхе никакая работа в сельсовете не проводится. «Колхозом сельсовет не интересует­ся и игнорирует его. Председатель сельсовета заявляет: “Зарежь­те, а в колхоз не пойду”» ⁴². По данным Ельского райотдела НКВД на ноябрь 1934 г., Яков Ганерт, член этого же сельсовета, будучи избранным в комиссию по организации колхоза, «кате­горически отказался от этой работы». Это соответствовало по­зиции Ганерта: «Мы, немцы, в колхоз ещё успеем…, я же всту­пать в колхоз не буду, в колхозе люди умирают с голоду». При этом отмечается, что до 1932 г. Ганерт, «будучи членом сельсо­вета, одновременно являлся членом церковной общины» ⁴³.

Насилие власти над крестьянами вызывало протест и по­сильный отпор. 13 марта 1931 г. президиум Хатковского сель­совета единогласно, за исключением председателя сельсовета, высказался против дополнительных поставок хлеба государству (в связи с обращением Х Съезда Советов БССР о «прорывах заготовки») и против выявления кулацко-зажиточных хозяйств. Из протокола заседания: «пусть стреляют, чем хлеб последний отдать, то лучше пусть застрелят»; «у нас кулаков и зажиточ­ных нет». Накануне, 12 марта, заседание сельсовета (из 21 чле­на сельсовета пять были поляками, четыре немцами и 12 — украинцами) прошло аналогично. Присутствовавшие район­ные советско-партийные работники отметили: «Настроение собрания было явно антисоветским… Было большое возмуще­ние коллективизацией со следующими выкриками: “Не хочу идти в колхоз, что вы мне сделаете”. Секретарь райкома партии постановил: “Послать комиссию для ‘восстановления’ советской власти (выделено мной. — В.П.)”». Президиум сельсовета был распущен ⁴⁴.

Ситуация в Хатках вызвала обеспокоенность и тревогу рай­онного партийного руководства с соответствующим информи­рованием ЦК КП(б)Б. Районный уполномоченный ГПУ док­ладывал по инстанциям, что «политическое состояние Хатков- ского с/с заставляет обратить на себя сугубое внимание и требует принятия самых срочных и решительных мер». Немец­кого населения в сельсовете имелось 116 семейств из общего количества 378 хозяйств. Суть проблемы для власти заключа­лась в том, что «имеющаяся там евангелистско-баптистская секта, состоящая исключительно из немцев… открыто прово­дит свою контрреволюционную работу и тормозит проведение всех политико-хозяйственных кампаний… Многие немцы, хотя и не являются членами секты, но посещают её собрания и по всем вопросам поддерживают её» ⁴⁵.

Об авторитете баптистов в глазах местной немецкой общи­ны свидетельствует следующий факт. На общем избиратель­ном собрании, когда голосовали в пользу тех или иных канди­датур местных советских активистов, «баптист Найман Роберт кричал по-немецки: “Гепт нихт гент” (“не подымайте рук”). При голосовании же против кричал: “Гепт гент алес” (“поды­майте руки все”). Причём все немцы, включая и не баптистов, подчинялись команде» ⁴⁶.

24 марта 1931 г. были арестованы несколько местных нем­цев — активистов «антисоветского противостояния», в том чис­ле двое баптистов ⁴⁷.

В репрессиях 1930-х гг. против немецкого населения, на­ряду с предъявляемыми обвинениями в антисоветском харак­тере кампании обращения за помощью в зарубежные органи­зации во время голода 1933—1934 гг., в попытках организации массового эмиграционного движения, диверсиях и т. д., основ­ной фабулой-штампом проходит обвинение в «противодей­ствии всем мероприятиям Советской власти, проводимым в деревне, и особенно коллективизации». В следственных делах приводятся примеры антиколхозной мотивации немцев: «кол­хозники — советские рабы», «коллективизация довела всех до голода»; «все немцы (местные. — В.П.), состоящие в колхозах — враги немецкого народа»; «немцы по своей нации в колхоз не подходят, мы веками жили каждый себе, каждый из нас имел возможность стать богатым, а теперь все голодаем, друг друга ненавидим»; «нас загонют в коммуны, где всех немцев будут печатать»; «в колхозе нельзя молиться и верить в Бога»; «со­ветская власть колхозами уничтожает религию»; «если кто за­пишется в колхоз, то ему запретят ходить в кирху»; «всё совер­шается так, как написано в евангелии, всё происходит по сло­ву божьему, но ещё будет хуже, уже настал голод и скоро люди будут есть один другого»; «мы не идём в колхоз потому, что нас притесняют с религией, теперь власть организует ясли и дру­гие общественные организации, чтобы через них нас втянуть в колхоз, но мы знаем историю — пророку Даниилу тоже пред­лагали поклониться идолу, он отказался и остался жив» ⁴⁸.

Реальная общественно-политическая конкретика перепле­тается с эсхатологическими аллегориями Конца Света («вот настало уже то время, о чём пишут в Библии»): «лучше умру, но в колхоз не вступлю, душа колхозника в рай не попадёт, колхо­зы — это пекло»; «если мы вступим в колхозы, нас всех будут жечь на костре»; «в колхоз вступать немцам это большой грех, каждый вступающий продаст свою душу»; «кто вступит в ко­операцию и получит кооперативные книжки, тот продаст себя дракону, книжка — это свидетельство дракона». Как средство противостояния Злу власти звучит высказывание: «Для защи­ты религии мы не должны считаться со страданиями на земле, за что мы получим награду от Бога» ⁴⁹.

Как правило, арестованные религиозные активисты стой­ко держались на допросах. Так, руководитель лютеранской об­щины Берёзовского сельсовета Сигизмунд Эберт заявил 26 марта 1936 г.: «Подтверждаю, что согласно моих убеждений, я в колхоз никогда не пойду». На судебном заседании в сентяб­ре 1936 г. подсудимые Эдуард Лейске, Август Бубольц и Саму­ил Куцке — «сектанты»-активисты из Роза Люксембургского сельсовета, виновными себя в принадлежности к контррево­люционной организации не признали, при этом не отрицая, что они «принадлежат к религиозной секте евангелистов» ⁵⁰.

Власть обращала особое внимание на конкретные результа­ты антиколхозного противостояния. Так, в июле 1932 г. «контр­революционным группировкам из состава бывших кулаков и ру­ководителей религиозных общин» Ельского и Наровлянского районов в вину, в частности, вменялся тот факт, что «из 2027 нем­цев Роза Люксембургского сельсовета ни один из коренных жи­телей не состоит в колхозе». В итоге арестованные, как правило, отправлялись в исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ) на раз­ные сроки. А в начале 1934 г. шесть местных немцев из осуж­дённой группы в 15 человек получили приговоры от восьми лет ИТЛ до расстрела, в том числе и за «призывы к невступлению в колхозы и выходу из колхоза колхозников» ⁵¹.

Голод 1933—1934 гг.

В начале 1930-х гг. ряд регионов СССР (Украину, Повол­жье и др.) постиг массовый голод. Эта беда не обошла и Поле­сье. Активизировалась помощь немцам, проживавшим в СССР, в том числе и на Мозырщине, со стороны зарубежных, в пер­вую очередь, германских организаций — «Братья в нужде», «Общество по оказанию помощи братьям в России», «Союз за­рубежных немцев». Помощь имела адресный характер. Ини­циаторы на местах собирали заявления-просьбы и отвозили их в германское посольство в Москве и консульство в Киеве. Со­держание заявлений-просьб однотипно: «Прошу обратить на мою просьбу внимание и дать мне помощь, т. к. мы сегодня помираем с голоду, нас Советская власть мучает, гонит в кол­хоз, но мы не идём, над нами издеваются, считают врагами… прошу поддержки, чтобы не умереть с голоду, я верующий»; «Так как мы узнали, что для нас организован комитет помо­щи, который должен нам, немцам, живущим в России в нище­те, оказать помощь, обращаемся мы к правлению этого коми­тета и просим оказать помощь, которую мы будем ожидать с нетерпением и с полным уважением. Наша вера евангелистс- ко-лютеранская». Заявления были персональные и коллектив­ные. Германские дипломатические представительства через соответствующие организации в Германии переотправляли денежные переводы (разовый перевод составлял около восьми немецких марок) и продуктовые посылки адресатам по линии «Торгсин». Помощь могла быть многоразовой ⁵².

Акция по получению помощи приобретала массовый ха­рактер. К февралю 1934 г. около 75 % всех немецких семей Берёзовского сельсовета регулярно получали денежные пере­воды, к апрелю этого же года — 80 % немецкого населения Наровлянского района. В Ельском районе обращение за по­мощью, начавшееся в сентябре 1933 г., к февралю 1934 г. ох­ватило 95 % немецкого населения. О реальном характере оказываемой помощи свидетельствует беспристрастная ин­формация, посланная Полномочным представителем ОГПУ по БССР Заковским секретарю ЦК КП(б)Б Гикало в конце февраля 1934 г. В документе отмечается, что почти 100 % нем­цев Наровлянского района получили помощь из Германии. При этом «за эти деньги (восемь марок. — В.П.) они сумели приобрести в Торгсине в среднем по 4 пуда 10 фунтов муки на семью, в то время как из фонда, занаряженного Наркомсна- бом БССР для обеспечения нуждающегося населения, сель­совет выдаёт от 5 до 16 кг на семью» ⁵³.

Кампания гуманитарной помощи была квалифицирована со­ветской властью и органами ОГПУ как «антисоветская», как «ме­тод обработки немецкого населения на сторону Германии». Её активистам инкриминировалось участие в «немецкой фашистской организации, созданной по заданию германских диплома­тов» и ориентированной на «срыв всех мероприятий Советской власти и особенно коллективизации». Зарубежные гуманитарные организации обозначались как «фашистско-религиозные». Были произведены аресты, и 20 немцев — жителей Наровлянского и Ельского районов в феврале-марте 1934 г. осуждены на заключе­ние в ИТЛ на сроки от трёх до восьми лет ⁵⁴.

Однако 1934 г. ознаменовался ростом движения за получе­ние помощи. Кроме немецкого населения, в нём уже участво­вали и местные белорусы, украинцы, поляки, чехи, т. е. проис­ходит «интернационализация» кампании неповиновения вла­сти. Движение охватило соседние с Наровлянским и Ельским Хойникский, Брагинский, Мозырский, Комаринский районы; сбор заявлений производился более чем в 30 населённых пун­ктах, охватив около тысячи семей. По данным на осень 1934 г., население 12 сельсоветов Наровлянского района участвовало в этой кампании ⁵⁵.

Аресты продолжались. В первую очередь они «выкаши­вали» актив немецких религиозных общин. Ценой своей сво­боды и часто — жизни истинно верующие спасали жизнь не только своих сообщинников, но и окружающего иноэтнич- ного населения. В 1935—1936 гг. органы НКВД «добирали» оставшихся активистов кампании за получение помощи с возбуждением против них уголовных дел и вынесением ка­рательных приговоров.

Политические репрессии против «контрреволюционных националистических клерикальных элементов»

С 1929 г. в СССР начались массовые репрессии в отноше­нии Церкви, во многом обусловленные активной ролью её ру­ководителей в противостоянии насильственной коллективиза­ции и неприятии советского режима.

В глазах властей сформировался устойчивый стереотип местных немцев как «проблемного этноса», «внутреннего вра­га». Весьма красноречива в этом плане официальная оценка на 1931 г.: «Немцы не поняли политики партии и советской власти и не впряглись в общее строительство социализма в на­шей стране» ⁵⁶. «Социально-опасный» портрет немецкой общи­ны усугублялся и внешнеполитическим фактором — приходом к власти в Германии Национал-социалистической партии. Нем­цы СССР всё больше рассматриваются как потенциальная опасность для государства.

В 1930-е гг. органы ОГПУ-НКВД провели ряд операций по аресту местных немцев из Наровлянского, Ельского, Лельчиц- кого, Василевичского (Речицкого) районов — якобы участни­ков самими же органами придуманных «антисоветских, контр­революционных организаций». Религиозный компонент высту­пал важной составляющей при обвинениях арестованных в «контрреволюционной работе среди немецкого населения».

Оперативно-следственные названия этих «организаций» красноречиво свидетельствуют о характере инкриминированных обвинений: «контрреволюционная группировка из состава быв­ших кулаков и руководителей религиозных общин» (1932 г., Роза Люксембургский сельсовет); аналогичная «группировка» «из числа бывших кулаков и служителей религиозного культа» в Берёзовском сельсовете в 1932 г.; «ячейки контрреволюционной повстанческой фашистской организации» «филиала немецкой фашистской повстанческой организации на территории немец­ких национальных сельсоветов Наровлянского и Ельского рай­онов» (1933 г.); «немецкая националистическая диверсионно­повстанческая организация, созданная немецким пастором Улле, проживающим в г. Житомире УССР» (1934 г., Речицкий район); «контрреволюционное фашистское формирование, ис­пользовавшее национально-религиозные чувства немецкого населения» (1936 г., Наровлянский район); «контрреволюцион­ная группа из немцев-единоличников, активных сектантов» (1936 г., Ельский район) и др. ⁵⁷ Как видим, в самих названиях весьма устойчива «религиозная составляющая».

Активизацию «контрреволюционной деятельности сек­тантско-лютеранских религиозных групп», использовавших «национально-религиозные чувства немцев», в немецких ко­лониях Наровлянского, Ельского и Лельчицкого районов отмечает начальник Мозырского окружного отдела НКВД БССР в 1936 г. ⁵⁸ Особенно страшным временем был 1937 — начало 1938 г. Кровавый конвейер арестов буквально выка­шивал местное немецкое население. Достаточно было быть немцем, чтобы с большой степенью вероятности выглядеть в глазах ОГПУ «активным участником немецко-фашистско- шпионско-вредительско-диверсионно-повстанческой орга­низации» — название одного из многих сфальсифицированных «дел» 1937 г. по немцам Мозырщины ⁵⁹. Теперь уже пре­обладали расстрельные приговоры.

Во время Большого Террора сохранялся обвинительный ярлык неразрывности религии и антисоветской деятельности. Так, арестованные в 1937 г. жители Берёзовского сельсовета Даниил Гинкельман и Эвальд Бернт, по версии НКВД, «явля­лись активными баптистами, систематически проводили фа­шистскую агитацию». В вину им, кроме активного участия в проведении кампании по обращению за гуманитарной помо­щью, вменялись и другие «эпизоды»: организация саботажа выборов в Верховный Совет СССР («ты не ходи голосовать, так как всем будут ставить печати»); антисоветская позиция при проведении Всесоюзной переписи населения («всем немцам нужно записаться верующими, так как скоро должна быть вой­на с Германией и немецкие войска будут расправляться с неве­рующими») и т. д. ⁶⁰

Несмотря на репрессии в отношении церкви, немцы не только не отреклись от религии, но она ещё больше консоли­дировала их. Усиливалась позиция «принять любые лишения за веру». Моральную опору, надежду на лучшее в сложивших­ся условиях растерянности и безысходности немцы искали в религии. Вера являлась жизненным стержнем, общение еди­новерцев — и лютеран, и евангельских христиан, давало осоз­нание чувства локтя, этнической сплочённости. В условиях гонений и арестов происходит сближение, а фактически — объединение лютеранских и евангелистских общин (баптистов и евангельских христиан) на этнической основе. После закры­тия властью кирх и молитвенных домов собрания верующих проходят нелегально, в лесу, с наступлением холодов — по до­мам членов своей общины ⁶¹.

Весьма показателен случай, отмеченный в докладной за­писке секретаря Наровлянского РК КП(б)Б в ЦК КП(б)Б. Во время Всесоюзной переписи населения 1937 г. житель­ница хутора Майдан «записалась неверующей, а потом при­шла с плачем в сельский совет, чтобы переписать её в веру­ющие». В этом же году, по информации местных властей, в немецкой среде велась «усиленная подготовка к праздно­ванию немецкой Пасхи» ⁶².

Белорусско-украинский контактный регион являлся для органов ОГПУ-НКВД единой «криминальной зоной», а такие агентурно-оперативные разработки, как «Колонисты», «Пат­риоты», «Вояжеры», «Вояжеры-2», «Пастор», относились и к белорусским, и к украинским немцам. Так, по делу «Пастор» лютеранский пастор Улле из Житомира проходил как «извест­ный руководитель фашистских организаций на Украине и Се­верном Кавказе, созданных по заданию германских диппред- ставительств в СССР» ⁶³.

Религия и советская школа

Мы можем констатировать факт нахождения именно на Мозырщине значительного, если не основного, количества не­мецких национальных школ БССР. По данным на 1 мая 1937 г., в Мозырском округе было семь немецких школ: три начальных и одна неполная средняя школа в Наровлянском районе, одна начальная и одна неполная средняя в Ельском районе и одна начальная в Лельчицком районе. На 1 июня 1937 г. в округе было уже шесть немецких школ с 582 учениками ⁶⁴.

Вместе с тем в конце 1929 г. в Берёзовском сельсовете ра­ботали четыре религиозные школы. Незадолго до массового закрытия всех религиозных учреждений, в декабре 1934 г. в этом сельсовете имелись две лютеранские кирхи и два молитвенных дома немцев-баптистов ⁶⁵. О значении для немцев религии и возможностях её противостояния советскому официозу свиде­тельствует следующий факт. В 1932 г. арестованному агентами ОГПУ руководителю местной баптистской общины Райнгольду Мительштедту инкриминировалась «антисоветская деятель­ность», в том числе и такая: «В конце 1931 года на рождествен­ские праздники общественные организации, с/советы (Берёзов- ский и Хатковский. — В.П.) устроили антирелигиозный вечер, баптисты.., в свою очередь, в течение 2-х недель устраивали религиозные вечера с выступлением молодёжи. В продолже­нии указанных двух недель с/совет не мог провести в жизнь ни одного мероприятия» ⁶⁶.

Высокорелигиозные в целом немцы часто противились обучению своих детей в советской школе с её вульгарным ате­измом. Так, местная власть отмечала в 1929 г., что в Ансель- мовском сельсовете «немцы религиозные и не хотят посылать детей в школы». Традиционными были сетования властей раз­личного уровня на то, что «в воскресенье родители детей в шко­лу не пускают, а официальным днём отдыха является понедельник». В этом же сельсовете в 1934 г., по информации местного НКВД, «1 сентября во вновь открытую школу явилось всего 7 учеников из немецкого населения (контингент коего дости­гает 250 чел.)» ⁶⁷.

Бойкот советской школы местный немецкий религиозный актив мотивировал рядом обстоятельств. Староста кирхи Виль­гельм Миллер отмечал, что немецкие дети после обучения в такой школе не смогут читать религиозные книги, напечатан­ные готическим шрифтом. Арестованному в 1936 г. одному из руководителей лютеранской общины колонии Антоновка Гу­ставу Герзикорну в вину вменялась организация «бойкота шко­лы, т. е. в течение 3-х недель детей не пускали в школу лишь потому, что школа в бывшем помещении кирхи». В свете про­тивостояния религиозного руководства немецкой общины и власти не беспочвенными видятся обвинения со стороны пос­ледней в том, что «в 1928—29 гг. Миллер Вильгельм, Ганерт Эмиль и Крейнинг Юлиус распространяли среди немцев слух, что детей вообще в школы посылать не нужно, т. к. там не учат закона божьего, вследствие чего дети выйдут оттуда калеками, из Советской школы дети честными людьми выйти вообще не могут, они обязательно будут напитаны идеями коммунизма». Арестованному в 1936 г. религиозному активисту из Роза Люк­сембургского сельсовета Эдуарду Лейске на допросах вменя­лось в вину, что до 1932 г. он проводил работу по срыву работы школ, не пускал в школу своего сына, «был организатором тре­бования перенести выходной в школе на воскресенье, длилось это два года (детей немцы в школу в воскресенье не пускали) и школы всё же по настоянию религиозного актива сделали выход­ной день в воскресенье» (выделено мной. — В.П.) ⁶⁸.

Весьма симптоматичной представляется основная фабула — «клерикально-националистическая контрреволюционная фаши­стская деятельность в школе» докладной записки заведующего Наровлянского районо в райком партии от 18 октября 1934 г. «О проявлениях антисоветской деятельности в Берёзовской на­циональной немецкой школе». Приводятся примеры ученичес­ких надписей на классной доске: «Ты, Ленин — ведьма»; броса­ния желудей в портрет Ленина, выкалывания глаз в портрете Ста­лина, заявлений типа «Всех пионеров нужно повесить» ⁶⁹.

Аналогичные факты приведены в докладной начальника Наровлянского райотдела НКВД от 21 декабря 1934 г. Карти­на «антисоветских проявлений» со стороны учеников дополнена констатацией их активной «религиозной позиции»: «Во время преподавания урока о происхождении человека и при­роды ученик Киссер, (сын. — В.П.) религиозных а/с настроен­ных родителей, говорил: “Что Вы нам голову морочите и дока­зываете, что человек похож на обезъяну, человека создал бог… В библии написано, что весь мир создан богом”». В Антонов­ской немецкой школе, «когда учительница объясняла проис­хождение человека, делали выкрики “не дурите нам головы”, коллективно встали и хотели покинуть класс» ⁷⁰. По свидетель­ству учителя немецкой школы Давида Госмана, организован­ный им в 1932 г. пионерский отряд из немецких детей «просу­ществовал только одну неделю, в понедельник дети потребо­вали, чтобы их из отряда вычеркнули» ⁷¹.

«Kinder, Küche, Kirche»: немецкая женщина и религия

Немецкая женщина, менее выделявшаяся в социальном плане, находилась в стороне от «мужских игр». В 1920-е гг. она ещё соответствовала хрестоматийному кредо — «дети, кухня, церковь», жила в своём замкнутом мире. Её пространство ог­раничивалось церковью, домом, семьёй, куда официальная идеология и культура не пробивались.

В жизни немецкой женщины религия являлась её состав­ной частью, как и семья, домашнее хозяйство; во многом — основным смыслом её существования. Даже по внешнему, ко­личественному показателю женщины-«сектантки» не выгляде­ли пассивней мужчин-сообщинников. Так, в числе официаль­но зарегистрированных в 1929 г. в Ансельмовском сельсовете 269 верующих немцев (лютеран и «сектантов») от 18 лет и стар­ше было 130 женщин. В колонии Наймановка этого же сельсо­вета из 25 зарегистрированных в 1929 г. членов уже упоминав­шейся нами общины евангельских христиан «Heim der Bruder» было 14 женщин ⁷². Такое явление было типичным для всего региона расселения местных немцев.

С конца 1920-х гг. страх и отчаяние витали над полесской землей. Постоянные аресты среди немецкого населения были средством сломать человека, заставить немцев вступать в кол­хозы, предотвратить их выезд в Германию, «выбить» наиболее авторитетных, отстаивающих собственное видение жизни со- общинников, лишить верующих их руководителей.

Женщина-немка не осталась в стороне от борьбы за выжи­вание в сложившихся экстремальных условиях. В это время проявляется её уже активное и действенное неповиновение официальному насилию, усиливается женская и религиозная сплочённость.

В 1935 г. на собрании жителей колхоза Майдан баптистка Гартвиг заявила Розалии Шот, вступившей в колхоз: «Ты дура, ты уж продала свою душу, потому что вступила в колхоз, и мы, сёстры, тебя в свою среду принять уже не можем. Но если ты откажешься и выйдешь из колхоза, то мы ещё более будем богу угодны». По словам источника, «после этого Шот Розалия на­чала плакать, не зная, что ей делать» ⁷³.

В материалах следствия НКВД в 1936 г. по факту существо­вания религиозной «секты» в Берёзовском сельсовете с 1935 г. отмечалось, что «сначала в секту втягивались женщины», «ис­пользование сектой религиозных чувств немецкого населения для проведения антиколхозной работы особо прививалось сре­ди женщин, которые считали несовместимым быть в колхозе, не покидая религию». Усиливается роль женщины в полупод- польной религиозной жизни. Места встреч верующих по сооб­ражениям конспирации менялись, оповещение о времени и месте собрания осуществляли женщины. Собирались верую­щие, как правило, в домах, где хозяйки-женщины, т. к. муж­чины были репрессированы ⁷⁴.

В самом начале Великой Отечественной войны, 23 июня 1941 г., в Роза Люксембургском сельсовете были арестованы шесть немцев-мужчин и одна немка — Герта Найман, «за сис­тематическое проведение антисоветской агитации… под пред­логом проведения религиозных обрядов устраивали контррево­люционные сборища, где совместно проводили антисоветскую деятельность». В действительности же «сборища» представляли собой чтение религиозных книг, пение религиозных текстов, в том числе и у постели больных женщин. Но — религиозных! К тому же — на немецком языке! А здесь — начало войны с Гер­манией. Арестованные были вывезены в Новосибирск, где в тюрьме и проходили допросы. Август Грасс показал на допро­се 16 января 1942 г., что его невступление в своё время в колхоз объясняется нежеланием матери, Отилии Грасс. «Мать была религиозно убежденная…». А до своей смерти в январе 1941 г. она являлась главой хозяйства. Даже после земной жизни ве­рующая женщина защищала своего ребёнка.

Герта Найман так и не признала обвинений в антисовет­ской деятельности. «При похоронах я читала религиозные кни­ги и пела песни религиозного содержания, как это у нас немцев принято (выделено мной. — В.П.), то об этом я не скрываю». По приговору от 28 мая 1942 г. немцы-мужчины, проходившие по этому «делу», были приговорены к расстрелу, а Герта Най­ман — к десяти годам ИТЛ ⁷⁵.

Земля, не ставшая родной

Высокая и устойчивая религиозность местных немцев со­хранялась даже в условиях экстремального насилия власти, сопровождавшегося брутально-воинствующим вульгарным атеизмом. Именно религиозный актив являлся инициатором и организатором противостояния немецкого населения этому насилию. Люди избежали соблазна купить себе лояльность вла­сти путём отказа от веры. В 1941 г., буквально перед самой не­мецко-фашистской оккупацией территории Восточного Поле­сья, советская власть насильственно депортировала местных немцев. Их выселили в глубь России, затем, в связи с продви­жением немецких войск, в основном в Казахстан. Власти боя­лись возможного сотрудничества «советских» немцев с герман­ским оккупационным режимом. Аресты и высылки немецкого населения осуществлялись и в первые послевоенные годы ⁷⁶.

Примечания

1. Национальный исторический архив Беларуси (далее — НИАБ). Ф. 299, оп. 2, д. 14580, л. 16—16 об.,18—18 об., 21, 33—34 об.
2. Там же. Ф. 325, оп. 2, д. 342, л. 1—1 об., 20; д. 328, л. 1—1 об., 3, 5, 26.
3. Там же. Ф. 299, оп. 2, д. 15591, л. 1—14.
4. Там же. Ф. 295, оп. 1, д. 8462, л. 65—65 об.
5. Архив Управления КГБ Республики Беларусь по Гомельской области (далее — АУКГБРБГО). Д. 17296-с.
6. Рудовіч С. Этнічныя супольнасці Беларусі ў палітыцы царызму перыяду пер- шай сусветнай вайны (ліпень 1914 — люты 1917 гг.) // Этнічныя супольнасці Беларусі: гісторыя і сучаснасць. Матэр. навук. канф. Мн., 2001. С. 177.
7. НИАБ. Ф. 295, оп. 1, д. 8462, л. 70.
8. Там же. Оп. 2, д. 562, л. 186, 360 об., 365—368.
9. Немцы в истории России: Документы высших органов власти и военного ко­мандования. 1652—1917. Сост. В.Ф. Дизендорф. М., 2006. С. 562—572, 576—585.
10. Немцы в истории России… С. 573; Нелипович С.Г. Генерал от инфантерии Н.Н. Янушкевич: «Немецкую пакость уволить, и без нежностей…». Депортации в России 1914—1918 гг. // Военно-исторический журнал. М., 1997. № 1. С. 49; НИАБ. Ф. 299, оп. 2, д. 16443, л. 1.
11. Всесоюзная перепись населения 1926 года. Том Х. БССР. Отдел I. Народ­ность. Родной язык. Возраст. Грамотность. М., 1928. С. 10—12, 37, 38, 220, 222.
12. Национальный архив Республики Беларусь (далее — НАРБ). Ф. 4, оп. 10, д. 45, л. 5, 37, 38; Государственный архив общественных объединений Го­мельской области (далее — ГАООГО). Ф. 69, оп. 1, д. 147, л. 67, 68; оп. 2, д. 20, л. 159.
13. Зональный государственный архив в г. Мозыре (далее — ЗГАМ). Ф. 60, оп. 1, д. 120 б, л. 118; НАРБ. Ф. 4, оп. 10, д. 45, л. 37—38; ГАООГО. Ф. 4286, оп. 1а, д. 36, л. 113; д. 95, л. 58—59, 142—143 об.
14. ЗГАМ. Ф. 60, оп. 1, д. 317, л. 1, 3; ф. 72, оп. 1, д. 15, л. 1, 2, 3—3 об.; АУКГБРБГО. Д.11249-с.
15. ГАООГО. Ф. 69, оп. 1, д. 426, л. 9; ф. 4286, оп. 1а, д. 95, л. 58 об., 142—142 об.; д. 100, л. 92; НАРБ. Ф.4, оп. 21, д. 249, л. 12; ф. 701, оп. 1, д. 92, л. 136; д. 109, л. 2, 3; АУКГБРБГО. Д. 10007-с, 12903-с, 16568-с.
16. Пичуков В. «…О которых узнаем случайно…»: немецкое население Речицкого региона в 20—30-е гг. ХХ в. // Пятыя Міжнародныя Доўнараўскія чытанні. Гомель, 2005. С. 354—355.
17. АУКГБРБГО. Д. 11249-с, 17070-с.
18. Там же. Д. 10007-с, 12903-с, 15129-с.
19. Литургии без священников // Книга памяти. Мартиролог Католической цер­кви в СССР. Авторы-составители о. Б. Чаплицкий, И. Осипова. М., 2000. С. LX—LXI.
20. АУКГБРБГО. Д. 12903-с.
21. Там же. Д. 17296-с.
22. Информант: Рихтер Альберт Филиппович, 1928 г.р., уроженец д. Средние Печи, декабрь 2002 г.
23. Информанты: Линкевич Иван Григорьевич, 1928 г.р., Линкевич Антонина Андреевна, 1925 г.р., д. Ветвица, 12 июня 2004 г.
24. Информант: Марковский Николай Карлович, 1927 г.р., уроженец д. Дубниц- кое, 25 октября 2004 г.
25. Информант: Астапович Алёна Петровна, 1920 г.р., уроженка д. Дубравки, 2004 г.
26. ГАООГО. Ф. 3465, оп. 1а, д. 9, л. 30 об.
27. Там же. Ф. 69, оп. 2, д. 90, л. 126; ЗГАМ. Ф. 60. оп. 1, д. 702, л. 60.
28. АУКГБРБГО. Д. 12903-с.
29. НАРБ. Ф. 6, оп. 1, д. 2132а, л. 176.
30. ЗГАМ. Ф. 60, оп. 1, д. 58а, л. 115, 192; АУКГБРБГО. Д. 12903-с; ГАООГО. Ф. 4286, оп. 1а, д. 171, л. 225; НАРБ. Ф. 6, оп. 1, д. 2132а, л. 176.
31. ГАООГО. Ф. 69, оп. 3, д. 57, л. 304; За калектывізацыю (Орган Наровлянского РК КП(б)Б и РИК). 1935, 6 чэрвеня.
32. НАРБ. Ф. 701, оп. 1, д. 102, л. 16, 28; ЗГАМ. Ф. 60, оп. 1, д. 723, л. 16; ГАООГО. Ф. 4286, оп. 1а, д. 234, л. 250 об., 252 об.
33. ГАООГО. Ф. 69, оп. 2, д. 565, л. 21.
34. НАРБ. Ф. 4, оп. 21, д. 249, л. 10.
35. Там же. Д. 225, л. 24.
36. Пичуков В.П. Миграции немецкого населения белорусского Восточного По­лесья в 20—30-е годы ХХ в. // История и культура Европы в контексте станов­ления и развития региональных цивилизаций и культур: актуальные проблемы из исторического прошлого и современности. Материалы международной научно-теоретической конференции. Витебск, 2003. С. 167; НАРБ. Ф. 4, оп. 21, д. 225, л. 23—24.
37. ЦК РКП(б)-ВКП(б) и национальный вопрос. Книга 1. 1918—1933 гг. М., 2005. С. 627.
38. ГАООГО. Ф. 4286, оп. 2а, д. 57, л. 154.
39. НАРБ. Ф. 4, оп. 21, д. 249, л. 13; ф. 701, оп. 1, д. 109, л. 11 об., 13; АУКГБРБГО. Д. 12903-с.
40. Савецкая Беларусь (орган ЦИК и СНК БССР). Мн., 1932. 10,12 студзеня.
41. ГАООГО. Ф. 4286, оп. 1а, д. 127, л. 36; оп. 2а, д. 32, л. 55; д. 33, л. 60.
42. НАРБ. Ф. 6, оп. 1, д. 2932, л. 54.
43. ГАООГО. Ф.3465, оп. 2а, д. 304, л. 18.
44. Пичуков В.П. Немецкое население БССР и коллективизация сельского хо­зяйства // Актуальные проблемы германской истории, политики, экономи­ки, культуры. Материалы ІІІ международной научной конференции. Брест, 2007. С. 78.
45. НАРБ. Ф. 4-п, оп. 1, д. 5077, л. 63.
46. Там же. Л. 64—65.
47. Там же. Л. 69.
48. АУКГБРБГО. Д.10007-с, 10757-с, 11853-с, 12169-с, 12903-с, 15129-с, 15414-с, 16568-с, 17070-с, 17113-с, 17296-с.
49. Там же.
50. АУКГБРБГО. Д.10007-с, 17113-с.
51. Пичуков В.П. Немецкое население БССР и коллективизация… С. 79.
52. Пичуков В.П. К вопросу о политических репрессиях в БССР в 1930-е гг. в свя­зи с немецкой благотворительной помощью // Германский и славянский миры: взаимовлияние, конфликты, диалог культур. Материалы международ­ной научно-теоретической конференции. Витебск, 2001. С. 103—104; НАРБ. Ф. 4, оп. 3, д. 202, л. 13.
53. Пичуков В.П. Немецкое население Мозырского Полесья в условиях голода 1932—34 гг.: экологический и социальный аспекты // Гомельщина: экологи­ческие проблемы региона и пути их решения. Материалы Гомельской облас­тной научно-практической конференции. Гомель, 2004. С. 83; НАРБ. Ф. 4, оп. 21, д. 689. л. 78.
54. Пичуков В.П. Немецкое население Мозырского Полесья в условиях голода… С. 83.
55. Там же.
56. НАРБ. Ф.701, оп. 1, д. 102, л. 16.
57. АУКГБРБГО. Д. 17070-с, 12903-с, 11853-с, 15129-с, 16568-с, 10007-с, 17113-с.
58. ГАООГО. Ф. 69, оп. 3, д. 16, л. 42.
59. АУКГБРБГО. Д. 11376-с.
60. Там же. Д. 10092-с.
61. Там же. Д. 10007-с; ГАООГО. Ф. 69, оп. 3, д. 1, л. 1, 7; д. 56, л. 89; д. 57, л. 304.
62. ГАООГО. Ф. 69, оп. 4, д. 59, л. 15; д. 69, л. 77.
63. АУКГБРБГО. Д. 10007-с, 11853-с, 15129-с, 16568-с, 17070-с, 17113-с, 18319-с; ГАООГО. Ф. 4286, оп. 2а, д. 57, л. 10, 11.
64. Пичуков В. Немецкая национальная школа в БССР в 1920—1930-е гг. (по ма­териалам Белорусского Восточного Полесья) // Беларусь у гістарычнай рэт- распектыве ХІХ —ХХ стагоддзяў: этнакультурныя і нацыянальна-дзяржаўныя працэсы: зборнік навуковых артыкулаў. Ч. 1. Гомель, 2009. С. 127.
65. НАРБ. Ф. 701, оп. 1, д. 92, л. 136; ГАООГО. Ф. 4286, оп. 2а, д. 57, л. 14.
66. АУКГБРБГО. Д. 12903-с.
67. ЗГАМ. Ф. 72, оп. 1, д. 21, л. 9; Ф. 60, оп. 1, л. 723, л. 13; ГАООГО. Ф. 3465, оп. 2а, д. 304, л. 32.
68. АУКГБРБГО. Д. 17070-с, 10007-с, 17113-с.
69. ГАООГО. Ф. 4286, оп. 2а, д. 37, л. 599.
70. Там же. Д. 57, л. 12.
71. АУКГБРБГО. Д. 17070-с.
72. ЗГАМ. Ф. 72, оп. 1, д. 15, л. 1, 2.
73. ГАООГО. Ф. 4286, оп. 2а, д. 57, л. 74; АУКГБРБГО. Д. 12903-с.
74. АУКГБРБГО. Д. 10007-с.
75. Там же. Д. 11249-с.
76. Пичуков В. Политические репрессии и насильственная депортация в отно­шении этнических немцев белорусского Восточного Полесья в 30—40-е гг. ХХ в. // Репрессивная политика советской власти в Беларуси. Сборник науч­ных работ. Выпуск третий. Мн., 2007. С. 195—200.

Автор: Виктор Пичуков
Источник: Диаспоры (Независимый научный журнал. Москва). – 2010. — №2. — С. 38-65.