Паны, как называли в нашей местности помещиков, превратились нынче в понятие мифическое. “Как было при панах” — присказка, обозначающая далекое и безвозвратно ушедшее; “мой прадед, когда у пана служил” — это и вовсе словно начало семейной сказки; или вот — “говорят, в том омуте панночка утонула” — отличное вступление для народного предания. А ведь они были реальными людьми.
Итак, какими были наши местные помещики, обычные мелкопоместные дворяне? Много ли их было? Какие поместья стояли в деревнях (ведь сохранились в основном богатейшие дома далеко не рядовых дворянских родов) и как сложились судьбы бывших хозяев после революции? Как они пережили 1917 год и Гражданскую войну?Часть ответов на эти вопросы нашлась в Государственном архиве Гомельской области, часть — в Государственном архиве Российской Федерации. Ответы, уточню, неполные, тем не менее, проливающие свет на неизвестные страницы истории наших деревень.
Нужно отметить, что знаменитое выражение булгаковского Шарикова “господа все в Париже” было верно лишь отчасти. Действительно, часть дворянства — его самая состоятельная часть — воспользовалась возможностью эмигрировать в 1918 — 1919 годах. Эмигрировать в реальности было совсем непросто. Даже купить билет на поезд между пунктами в пределах губернии не представлялось возможным. Нужен был пропуск от специальных органов и заявленная цель поездки, иначе тебя снимет патруль на первом же полустанке.
К тому же с пустыми руками в чужую страну не поедешь. Нужны были деньги или драгоценности. Если помещика не полностью ограбили при реквизициях и национализациях и что-то еще имелось, то шансы на удачный исход все равно были не ахти какие. Попробуй вывези ценности из страны, объятой анархией и произволом. Банды грабили поезда, почти как в классических американских вестернах. Граница с Польшей была сплошной “горячей точкой”, граница с Украиной — линией фронта с Петлюрой. В общем, кто не успел довольно комфортно выехать при оккупации немцами в 1918 году или при их отходе на запад в январе 1919-го, тот мог попробовать еще уйти с войсками Стрекопытова в конце марта 1919 года. Но это уже был путь, полный опасностей и злоключений. Тем не менее, часть дворян воспользовалась данной возможностью. Потому что далее таких “удобных случаев” в нашей губернии практически не было. Могу разве что предположить, что часть дворян и состоятельных граждан сумели прорваться в Киев, захваченный деникинцами, и уйти за границу через юг России.
Однако повторюсь, такой путь имел смысл только для тех помещиков, кто располагал хоть какими-то средствами. А таких было меньшинство. Мелкопоместные вынужденно остались жить в своих усадьбах при большевиках. И — мало кому об этом известно — продолжали в них жить до 1925 — 1927 годов! Конечно, у них конфисковали практически все движимое и недвижимое имущество. Но что-то и осталось.
Кое-где происходили и вовсе удивительные события. Грамотные в экономическом и аграрном отношении экс-землевладельцы брали у новых властей в аренду свои бывшие угодья, сады, создавали вокруг себя артели и успешно вели дела в период НЭПа. Естественно, вновь становились влиятельными людьми в деревне и, естественно, это не могло нравиться крестьянской бедноте и коммунистам. Не нравилось, но юридически “придраться” было сложно — бывшие помещики умудрялись работать в полном соответствии с большевистскими законами. Но уже 20 марта 1925 года советское правительство приняло постановление “О лишении бывших помещиков права на землепользование и проживание в принадлежавших им до Октябрьской революции хозяйствах”. Согласно документу, дворян выселяли всех, а вот помещиков не из дворян (а таких, кстати, было довольно много) — только в случае “кабального характера их отношений с окрестным населением”.
Помещиков выселяли куда угодно, но предпочтительно в другую губернию, “в сторону Сибири” (перечень губерний, куда мог переехать бывший помещик со своей семьей, был строго ограничен). И только в другой губернии эта персона имела право на обычный крестьянский надел земли из колонизационно-переселенческого фонда. По своей сути это была генеральная репетиция грядущего раскулачивания крестьян.
Как этот процесс проходил у нас, в бывшей Гомельской губернии?
Вот сведения о помещиках, выселенных из пределов своих имений по состоянию на 15 октября 1926 года. Источник — доклад специальной губернской комиссии.
Под постановление “попало” 155 семей. Из них по сословиям: 84 — дворяне, 37 — мещане, 21 крестьяне и 13 — “прочие”. Иными словами, в начале ХХ века происхождение помещиков было уже довольно демократичным. Около половины из них, “бывших крупных землевладельцев” губернии, оказались на поверку совсем не “голубых кровей”!
Но, тем не менее, к 15 октября ровно сто семей помещиков, стоявших на учете в комиссии, были уже изгнаны из родных мест. В первую очередь, дворяне, затем — мещане да купцы и в самой меньшей степени — крестьяне. С ними разберутся позже — в большую кампанию, известную ныне как раскулачивание.
А теперь заглянем в списки — за “конкретикой”. Посмотрим, кого именно и откуда выселяли, какие богатства изымали. Поясним, что десятина земли равна 1,09 га, аршин — примерно 71 см. Кроме того, гонт — это деревянная черепица.
Первое, что сразу бросается в глаза: конфискованные усадебные дома — как правило, скромных размеров и в плохом состоянии. Ветхие, деревянные, зачастую крытые соломой, а в лучшем случае — гонтом или железом, с разрушенным фундаментом, практически все одноэтажные. Не заинтересованы были, очевидно, хозяева приводить в порядок свое жилье. Чувствовали, понимали, что жить им здесь не дадут. И что только вопрос времени спасает усадьбу от разграбления.
Еще одна общая черта, характерная в основном для дворян, — сады. При усадьбе обязательно был сад. У кого маленький — на 0,25 десятины, а у кого — на 5 десятин и на 400 деревьев. Кроме того, при саде был однокомнатный домик-сторожка. Ну и, конечно, у помещиков имелись хозяйственные постройки: амбары, гумно, сараи и навесы — у всех примерно одинаковые, крестьянского типа, часто в запущенном состоянии.
Вот, например, читаем в списке: Июлия Антоновна Райсмюллер, из дворян, одинокая, проживавшая на хуторе Женино Брагинской волости. В ее имении был дом — деревянный, крытый железом, ветхий, из пяти комнат и кухни, оцененный комиссией всего в 300 рублей. Возле дома на 25 сотках — десятилетний сад из 25 деревьев. Помимо этого, женщина владела 3 десятинами сенокоса, представлявшим собой болотистую, поросшую кустарником местность, а также сараем, ледником и курятником. Согласитесь, богатства не особенно впечатляющие. Другой пример: Александр Александрович Шмидт, из дворян, с тремя едоками в семье (так обозначался ранее размер семьи). В имении Ипполитово Речицкой волости он имел 4,9 десятины удобной пашни и 1,34 десятины суходольного сенокоса. Недвижимости к тому времени не осталось — видимо, была уничтожена в бурные революционные годы. Комиссия оценила имущество Шмидта в 685 рублей и передала земли местному садовому хозяйству.
Не было уже усадебного дома и у помещика Владимира Федоровича Панченко из деревни Осадым Ветковской волости. От бывшего благополучия остался лишь запущенный сад в 5 десятин и 260 деревьев. Не знаю, где он проживал вместе со своей большой семьей в 7 человек, но и его выселили из поместья.
Далее. Дворянка Мария Антоновна Хомская с 4 едоками в семье из имения Осовец Речицкой волости. У нее был сад в 61 дерево среднего состояния, 3 десятины удобной пашни, 1,3 десятины сенокоса и 2 однокомнатных домика с пристройками. Оба дома оказались дешевле (каждый оценен всего по 80 рублей) сарая. Очевидно, было здесь когда-то и другое здание — более основательное и обширное, соответствующее званию хозяев. Но осталось то, что осталось. Все постройки из усадьбы Хомской губернская комиссия передала в ведение уездного отдела образования под школу и избу-читальню.
В бывшем имении Рафалово Брагинской волости жила дворянка Серафима Ксенофонтовна Козляковская. Ее дом из 7 комнат и кухни, крытый железом, размером 18 на 12 аршин, оцененный в 500 рублей, был передан под больницу. Второй дом Козляковской, крытый гонтом, 12 на 9 аршин, власти конфисковали еще в 1922 году — в пользу бывшего батрака Котова. Земли помещицы, коих было не так и много по меркам даже простого крестьянина, изъяли для общего пользования жителей новообразованного поселка Рафалово. Молотилку, сеялку, окучник и единственную корову комиссия передала в Сутковскую школу крестьянской молодежи, а 13-летнюю лошадь вороной масти — агропункту.
Хороший усадебный дом сохранился в бывшем имении Быковец Светиловичской волости у помещика Михаила Антоновича Лашкевича — крытый железом, крепкий, размером 26 на 10 аршин. Комиссия оценила его в 750 рублей и передала под школу окружающим деревням — Гуте и Быковец. И земли у Лашкевича оставалось немало: 14 десятин пашни и 8 — сенокосов. Все это было выделено “в трудовое пользование окружающему населению”.
Усадьбы помещиков, вышедших из крестьян и мещан, в том числе и евреев, иной раз выглядели более состоятельно и богаче дворянских. А иной раз смотришь описание и не можешь найти отличий от обычного крестьянского хозяйства. К примеру, Варвара Вильгельмовна Дробышевская, по происхождению из крестьян, проживавшая в деревне Железняки Светиловичской волости, имела в собственности ветхий деревянный дом с соломенной крышей размером 9 на 18 аршин и полуразвалившийся сарай, крытый гонтом. И это — все. Ни земель, ни инструмента за ней не значилось.
В противовес этой усадьбе впечатляет дом помещика-мещанина Федора Родионовича Коновалова в бывшем имении Тульговичи Юревичской волости. 34 на 13 аршин (то есть 24 на 9 метров), ошелеванный, крытый гонтом, оценен комиссией в 1000 рублей. После выселения хозяина в доме открыли школу. Помимо этого у Коновалова было 4 десятины пашни, 6 десятин сенокоса и внушительные хозпостройки (две – 42 на 18 аршин и одна — 34 на 9 аршин).
Довольно крепким хозяйством на общем фоне обладал и другой мещанин-помещик — Николай Никифорович Филончик из бывшего поместья Милоград Речицкой волости. Он имел дом 32 на 10 аршин крытый черепицей, сад в 3 десятины, 11 десятин пашни и 5 — сенокоса. Но, что особенно выделяется из его владений — сарай 100 на 9 аршин! Больше 70 метров длиной! Видимо, животноводческая ферма.
И еще один интересный нюанс: в селении Милоград было два помещика по фамилии Филончик (а может и больше?), не состоящих между собой в прямом родстве (судя по имени-отчеству) — Николай Никифорович и Михаил Артемович. И оба стали крупными землевладельцами, будучи мещанами по происхождению.
Списки называют все новые и новые имена, за которыми кроются судьбы. Судьбы, безусловно, трагичные и нам, к сожалению, неизвестные. Мы можем только строить догадки и находить обобщения. Полного ответа на свои вопросы, похоже, теперь уже не получить никогда.
Аўтар: Ирина Такоева
