Отражение мотива магического завязывания в семантике туровских диалектизмов

Одним из важнейших семантических слагаемых мифологически представлений древних славян о кривизне, изогнутости являются мотив узла и соотносимые с ним магические акты – вязания, витья, плетения, подпоясывания и т.п. Достаточно сложная символика узла, обеспечивающая соответствующей лексической единице статус мифологемы, по-видимому, сводилась к следующему: “узел считался одним из самых обычных способов передачи волшебной силы” [1, с. 191], а также выполнял функцию оберега, т.е. предохранял обладавшего им от враждебного действия.

С мифологемой узла, В первую очередь, генетически СООТНОСЯТСЯ известные с древности так называемые “магические термины”, символическая основа которых очевидна, например: узълъ, наузъ ‘чародейственная навязь, носимая для предохранения от болезни и несчастия’, наименования чародея узольник, наузнік. Внутренняя форма слова колду также содержит исходный мотив вязания.

Семантика бел. диалектной лексемы навізка (навіска, навяска) ’нітка’, якую завязваюць на пашкоджаную канечнасць чалавека або жывёлы з мэтай лячэння’ свидетельствует о применении узла в лечебной практике. Богатый иллюстративный материал дают говоры Туровщины. Например, туровский способ лечения бородавок приписывал следующее: “Озьмі ленточку, полічы ў люстро, колькі у цебе іх е, заўяжы толькі вузлікоў, а одзін розўяжы. Одну бородаўку разорві і той кроўкай помаж усе, да пойдзі на росходные дорогі, да кінь церэз себе тую ленточку і ідзі, не оглядвайся, то згінуць” [2, 1, с. 73-74]. Использова­ние приема завязывания узла в имитативной магии отражается также в диалектном наименовании хлебной завязки завітка ’залом, звычай заломваць або завязваць у вузел каласы ў жыце ці закручваць галоўкі “ільне’ [2, 2, с. 86]. Слово обозначает предмет, созданный в результате колдовской деятельности, а потому наделенный особой, грозящей бедствиями силой.

По-видимому, применение завязки в колдовской деятельности имело те же мифологические истоки, что и использование завитой “бороды” или завитой березки, правда, с противоположной маркировкой, то есть скорее всего, приемы зловредной магии демонстрируют процессы вырождения древнейших мифических ритуалов, теснейшим образом связанные с символикой венка, о чем свидетельствуют, например, описа­ния обрядов “завивания бороды” и завивания березки [3, с. 108].

Помимо лексических единиц, имеющих прямое отношение к магиче­ской терминологии, мифологический мотив узла можно проследить в семантической структуре современных вторичных номинаций, лишенных сакрального смысла. Аналитически не выводимое из первоначаль­ной семантики, значение таких номинаций при этнолингвистическом подходе отражает внутреннюю логику образности народной речи, обна­руживая смысл, восходящий к мифологическому праобразу, архесему.

Способность узла передавать, сообщать живому существу могущест­во, власть отразилась в семантической эволюции слова сила, обозна­чающего физическую и духовную энергию человека. Бел. сила ’множество’, ’верх, власть’ [4, с. 579] генетически родственно силок, сито (ср. диал. сіло ’сіло, пятля для лоўлі звяроў і птушак’, сіловаць ‘прымушаць сілаю, насільна’ [2,5, с. 35], но силити ’завязывать узел’ [5, IV, с. 119].

По мнению А.А. Потебни, “если вязанье … можно объяснить из по­ложения связанного человека, то из связи вязанья и силы можно заклю­чить, что сильный представлялся имеющим возможность вязать” [6, с. 362]. Взаимозависимость сем ’вязать’ и ’сила’ можно выявить в се­мантической структуре ряда вторичных номинаций, например: бел. диал. ув’язны ’моцнага складу’: Була ўв’язна така, здорова, сама ек каліна, ек кроў з молоком [2, 5, с. 177]; рус. диал. узластый (человек) ‘весьма стойкий или упорный’ [7, IV, с. 479]. Показательна в этом от­ношении туровская пословица На хітрога вузла хітрая швайка [2, 1, с. 161], а также бел.: “Хоць тонкі, дак вузлаваты”, “Хоць караткаваты, да вузлаваты ” [8, 2, с. 204, 205]. Ср. также рус. Загадка эта узло­вата, т.е. ее ’разгадать нельзя’. Закономерности семантического разви­тия можно проиллюстрировать унаследованным из архаической тради­ции и широко распространенным в разных регионах Гомелыцины обы­чаем развязывания пуповины. “Высушаную пупавіну завязвалі ў анучку. у вузельчык, які потым давалі развязаць падросламу дзіцяці, каб “развязаў розум”, стаў спрытным, кемлівым, памятлівым” [9, с. 95]. Обычной магической практикой, как показывают материалы диалектологических экспедиций, было развязывание узлов на одежде роженицы. Противоположна символика ритуального завязывания, например, углов простыни новобрачных как способа предохранения от нежелательной беременности или предписания носить при беременности одежду с завязанными узелками. Характерны повсеместные запреты на вязание в период беременности.

Сама операция связывания, как известно, предполагает единство, со­стояние общности. По этой причине “семантическая мотивировка таких понятий, как вера, религия, согласие, дружба, верность и т.д. отсылает к идее связывания, связи, которая актуализируется”, например, в этимологии лат. religio < ligo ’вязать’, ‘связывать’ [10, с. 21]. Производная сематика единства, общности проявляется в семантике вторичных номинаций сплесціса ’счапіцца’ [2, 5, с. 84]; прывезацца ‘прывязацца’ [2, 4, с. 236] залыгаць: От я сваіх хлопцоў залыгала дрова рэзаць. Прямое значение слова восстанавливается из контекста: Залыгаю поводцэм целушку і поведу [2, 2, с. 106]. В литературном языке однокоренные глаголы с исходной идеей соединения: увязацца, звязацца, завязацца, прывязаць и др.

Узел считается материальным воплощением идеи магического связывания, поэтому на основе брачно-любовных ассоциаций закономерно возникают переносные номинации ’ребенок, маленькое живое существо’, подтверждением чего являются туровская лексема вузленя ’маленькая жвавая істота’ [2, 1, с. 161], укр.узлик, вузлик, узличок ‘ласкательное обращение к ребенку’ [5, IV, с. 324].

Таким образом, сложная символика узла, не исчерпывающаяся, безусловно, рассмотренными двумя функциями, как представляется имела общую основу, поскольку, и будучи способом передачи волшебной силы, и выполняя функцию оберега, узел как результата связывания, витья, плетения обеспечивал символическое СОСТОЯНИе единства, общности со связывателем, божеством. В таком случа, очевидно, как через узел человек приобретает мощь, силу, защищается от внешних неблагоприятных воздействий.

Возможно, здесь сказывается влияние представлений о действии на его результат: ‘связывание’ —> ’узел’. Эта модель характерна не только для стадии мифологического мышления, но широко применяется к многих случаях современной семантической трансформации.

1. Костомаров Н.И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. – СПб, 1860.
2. Тураўскі слоўнік: У 5 т. / Склад. А.А.Крывіцкі, Г.А.Цыхун, І.Я. Яшкін і інш. – Мінск: Навука і тэхніка, 1982-1987.
3. Велецкая Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов М.: Наука, 1978.
4. Насовіч 1.1. Слоўнік беларускай мовы. – Мінск: БелСЭ, 1983.
5. Словарь украинского языка / Под ред. Б.Д. Гринченко. — Т. I-IV. — Изд-во АН Укр. ССР, 1958 – 1959.
6. Потебня А.А. Теоретическая поэтика. – М.: Высшая школа, 1990.
7. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. – М. Русский язык, 1989 – 1991.
8. Прыказкі i прымаўкі: У 2 кн. / Рэд. А.С. Фядосік. – Мінск: Навука і тэхніка, 1976.
9. Васілевіч У., Муляронак Н. Вузел // Беларуская міфалогія: Энцыклапедычны слоўнік / С. Санько, Т. Валодзіна і інш. – Мінск: Беларусь, 2004. – С. 95 – 96.
10. Топоров В.Н. Еще раз о древних западнобалканско-балтийских языковых связях в ареальном аспекте // Славянское и балканское языкознание: Язык в этнокультурном аспекте. – М.: Наука, 1984. – С. 10 – 25.

Автор: Е.И. Холявко
Источник: “Открыть миру душу белоруса…”, міжнародная навукова-практычная канферэнцыя (2005, Гомель). Міжнародная навукова-практычная канферэнцыя, 25 – 26 кастрычніка 2005 г.: [прысвечаная 150-годдзю з дня нараджэння Е.Р. Раманава: зборнік матэрыялаў / рэдкал.: А.Р. Яшчанка [і інш.].- Гомель: ГДУ імя Ф.Скарыны, 2005. – С. 80-83.