О локальных культурах «свидерской традиции» в мезолите Верхнего Поднепровья

В последние годы по мезолиту Восточной Беларуси получены новые дан­ные, используются более совершенные методы в изучении материалов. Изменился и взгляд на возможности накопленной базы источников в решении проблем освоения первобытным человеком рассматриваемой терри­тории после окончания ледниковой эпохи (Колосов, 2010, с. 77-89). Однако до сих пор для мезолита региона проблема взаимодействия древнего населения остается вполне актуальной и, после выделения здесь своеобразных локальных культур в 1970-1980-е годы, тема контактов стала предметом острых научных дискуссий.

Это связано не только с тем, что один и тот же круг источников разными ис­следователями интерпретировался по-разному, но и различным пониманием при­роды его происхождения. Еще в 1970-1980-е годы в мезолите Верхнего Поднепровья были выделены отдельные локальные культуры «свидерской традиции», своеобразие которых подчеркивалось синтезом целого ряда финальнопалеолити­ческих и мезолитических культур — гренской и свидерской в составе сожской куль­туры позднего мезолита (Калечиц, 1987; 2003; Копытин, 1992; 1999), свидерской и лингбийской в контексте так называемых днепро-деснинских древностей (Ксензов, 1988; 1994; 1997; 2006).

Но уже в 1990-е годы среди отечественных исследователей четко обозначились явные противоречия как на уровне представлений о генезисе и хронологии выделенных культур, так и в определении самих понятий о «сожской» и «днепро-деснинской» культурах. В этой ситуации появилась необходимость в проведении всестороннего анализа и сравнительной культурно-хронологической идентификации имеющихся материалов. Изучение коллекций опорных мезолитических памятников Белорусского Посожья позволил автору настоящей статьи в начале 2000-х годов считать выделен­ные культуры несостоятельными и, в конечном итоге, отказаться от автохтонной концепцииразвития мезолита Беларуси (Колосов,2005,с.8-14;2006,с. 74-76;2010, с. 77-89).

Поводом для написания нашей статьи стала недавняя публикация И.Н. Езепенко в первом томе энциклопедического издания «Археалогія Беларусі» (Мн., 2009), которая, по сути, вновь реанимировала понятие «днепро-деснинская культура» (Язэпенка, 2009, с. 307). Это потребовало еще раз обратить внимание на проблему иденти­фикации материалов «локальных культур «свидерской традиции» и определить их место в мезолите Беларуси, что и является целью данной статьи.

Появление идеи о «местном» мезолите в Восточной Беларуси было не случай­ным. Отказ в 1950-е годы от стадиального схематизма, господствовавшего в перво­бытной археологии довоенного времени, утверждение концепции археологической культуры, признание мезолита как отдельной исторической эпохи, использование более совершенных методов исследования памятников и последовавшее за этим увеличение Источниковой базы, активизировали работы отечественных исследова­телей в разработке региональных схем развития мезолита.

В итоге, 1970-1980-е годы стали тем временем, когда полученный путем ши­рокомасштабных раскопок памятников материал позволил утвердить модель ав­тохтонного развития мезолитических культур Верхнего Поднепровья на примере сожских и днепро-деснинских древностей (Калечиц, 1987; 2003; Копытин, 1992,1999; Ксензов, 1988; 1994; 2006). Их локальное своеобразие сводилось к понятию «аккуль­турации» (взаимодействия, взаимовлияния) традиций отдельных культурных явле­ний финального палеолита и мезолита, среди которых доминантой выступала свидерская культура.

Учитывая, что история изучения и круг проблем, связанных с сожской и днепродеснинской культурами, неоднократно освещались в литературе (Калечиц, 1987, с. 5-10; 2003, с. 10-13; Колосов, 2005, с. 8-14;2006, с. 74-76; Копытин, 1992, с. 3-7; Ксензов, 1988, с. 11-15; 2006, с. 40-59), ограничимся лишь краткой характеристикой их матери­алов. Так, сожская культура — по данным В.Ф. Копытина — территориально включала стоянки бассейнов рек Сожа (Горки-2, Журавель, Клины-2, Присно), Днепра (Береговая Слобода, Новый Быхов-2, Рдица), Березины (Городок, Василевичи-2, Михайловка) и Беседи (Аврамов Бугор, Бабулин Бугор, Столбун) (Копытин, 1992, с. 48-58, 64, 79-86; 1999, с. 264-265). По мнению В.Ф. Копытина, сожские древности — результат слияния двух культурных традиций раннего мезолита — гренской и свидерской (Копытин, 1992, с. 48; 1999, с. 264). Гренские черты прослеживались в технике расщепления кремня, основанной на монофронтальном снятии пластин и отщепов с однои двухпло­щадочных нуклеусов, и в отдельных типах орудий, основной заготовкой для которых был отщеп; свидерские — в формах наконечников стрел (Копытин, 1992, с. 48; 1999, с. 264). Хронология сожской культуры, как считал В.Ф. Копытин, укладывалась в пределах VI-Vтыс. до н. э., а исторические судьбы населения связывались с формированием верхнеднепровской неолитической культуры (Копытин, 1992, с. 48, 59; 1999. С. 264).

Взгляды В.Ф. Копытина на генезис и хронологию сожской культуры разделяла Е.Г. Калечиц (Калечиц, 1987; 2003). При этом исследовательница отмечала особое положение памятников Центральной Беларуси, сформированных «на основе силь­ных культурных импульсов свидера со свойственной ему пластинчатостью», что «дает основание для выделения в Березинском бассейне специфического явления, не получившего пока названия» (Калечиц, 2003, с. 71).

Несколько иной подход в решении проблем финального палеолита и мезоли­та Верхнего Поднепровья содержится в работах В.П. Ксензова (Ксензов, 1988; 1994; 1997; 2006). На основе полученных материалов им первоначально была выделе­на позднемезолитическая культура, получившая название «верхнеднепровской» (Ксензов, 1986, с. 11-19). Однако в конце 1980 — середине 1990-х годов исследователь предложил новую интерпретацию материалов по мезолиту Верхнего Подне­провья в рамках днепро-деснинской культуры, генетические корни которой им свя­зывались со свидерской культурой (Ксензов, 1988, с. 41-52,126).

Согласно В.П. Ксензову, эта «постсвидерская» культура была представлена памятниками верховьев Днепра, Восточного Полесья и Среднего Подесенья (Ксензов, 1988, с. 41-105,126). В своем развитии она прошла три этапа. К первому этапу были отнесены стоянки Яново, Дальнее Лядо, Лудчицы, Латки, Королева Слобода, Ши­хов, Верхи, Костюковка, ко второму — Балка-1, Бор, Залесье-4, Корост, Раска, Смячка XIVA, Б, Г. Эти два этапа датировались ранним мезолитом в пределах пребореального и бореального времени (Ксензов, 1988, с. 48). Третий этап (начало VI — конец V тыс. до н. э.) представлен стоянками Береговая Слобода, Василевичи-2, Городок-4, Красновка-1А, Тайманово, Стасевка, Взлужье, Гайшин, Горки, Замостовье, Новый Быхов-2, Рдица, Студенец (Ксензов, 1988, с. 93-105).

Критериями для подобного хронологического деления памятников стали ха­рактерные для каждого выделенного этапа формы наконечников стрел и облик кремневого инвентаря в целом. Если на первом этапе, как считал В.П. Ксензов, были известны в основном симметричные наконечники стрел, выполненные в свидер­ской или постсвидерской манере, то на втором, под влиянием гренской культуры, в днепро-деснинских комплексах появляются асимметричные наконечники (Ксен­зов, 1988, с. 93-105). Всего в материалах позднего этапа днепро-деснинской культуры им было выделено семь типов наконечников (Ксензов, 1988, с. 95-96). Кроме этого, в поздних днепро-деснинских комплексах, по мнению В.П. Ксензова, встречаются вкладышевые орудия, ланцетовидные наконечники, наиболее характерные для стоянок бассейна р. Березина, пластины с затупленным краем, трапеции (Ксен­зов, 1994, с. 71, 74, 77; 1997, с. 14; 2006, с. 40-59).

Генетические корни днепро-деснинской культуры В.П. Ксензов искал среди памятников свидерской (иволистные и черешковые наконечники с плоской вентральной обработкой насада, концевые скребки удлиненных пропорций, средин­ные и ретушные резцы на пластинах, рубящие орудия с перехватом, техника рас­щепления, основанная на снятии пластин с двухплощадочных нуклеусов) и лингбийской (черешковые наконечники, наконечники с боковой выемкой) традиций (Ксензов, 1994, с. 82-83; 1997, с. 15; 2006, с. 56). Основываясь на данном положении, он ставил под сомнение возможность формирования сожской культуры на базе свидерской и гренской культур и объяснял это отсутствием в Посожье свидерских памятников и малочисленностью гренских (Ксензов, 1997, с. 11).

По мнению В.П. Ксензова, основным типом-заготовкой для орудий труда дне­про-деснинской культуры была пластина, что являлось свидерской чертой (Ксензов, 1997, с. 11-12,14-15). Пластинчатость особенно подчеркивалась для памятников бассейна р. Березина. И только на стоянках Посожья, как считал исследователь, в качестве заготовки широко использовался отщеп. Это стало основанием для выделения В.П. Ксензовым двух локальных групп: «западной (в бассейне Березины) и восточной (в бассейнах Сожа и Днепра)» (Ксензов, 1994, с. 77-78; 1997, с. 15).

Не трудно заметить, что в рассуждениях исследователей мезолита Восточной Беларуси наблюдалась попытка обоснования культурной специфики конкретной территории, которая выражалась в идее синтеза традиций ряда финальнопалеоли­тических и мезолитических культур. При этом для характеристики выделенных ло­кальных культур использовались коллекции одних и тех же памятников, что вызы­вало некоторые недоразумения.

Первое противоречие возникло уже в самом названии культур. Оставалось не понятным: сожская и днепро-деснинская культуры — это два разных культурных явления или одно, но выраженное в разных названиях? Понятие «сожская культура» появилось на страницах публикаций не случайно, поскольку именно в Посожье были получены достаточно выразительные коллекции, позволившие выделить и дать ха­рактеристику этому культурному явлению. Понятие «днепро-деснинская культура» в территориальном отношении было шире и охватывало не только бассейны Березины, Верхнего Днепра, Сожа, но и Средней Десны и нижней Припяти.

В.Ф. Копытин считал ошибочным включение деснинских материалов в состав днепро-деснинской культуры, так как они дают яркий пример распространения гео­метрических микролитов, не характерных для Верхнего Поднепровья (Копытин, 1992, с. 50-51). Однако деснинский бассейн в культурном отношении проявляет многообразие (Зализняк, 1989; Залізняк, 2005; Сорокин, 1986) и, по мнению В.П. Ксензо­ва, несправедливо не замечать близость кремневого инвентаря верхнеднепровских поселений днепро-деснинской культуры и стоянок типа Смячка XIV. Последние им были включены в круг памятников раннего этапа днепро-деснинской культуры (Ксензов, 1994, с. 66).

Между тем, Е.Г. Калечиц подвергала сомнению возможность объединения в рамках днепро-деснинской культуры различных «в геоморфологическом отноше­нии и по насыщенности кремнем областей» (Калечиц, 2003, с. 71). А.Н. Сорокин при­знает днепро-деснинскую культуру историографически несостоятельной и считает, что кремневые комплексы этой культуры смешаны (Сорокин, 2002, с. 124-125). По мнению Л Л. Зализняка сожские или днепро-деснинские древности появились в результате взаимодействия двух культур и не являются уникальными явлениями в мезолите Верхнего Поднепровья (Залізняк, 1999, с. 230). Смешанные памятники являются либо свидерскими, либо гренскими в зависимости от того, какие из признаков этих культур доминируют (Залізняк, 1999, с. 230). В этой связи, Л.Л. Зализняк считает эталонную для сожской культуры стоянку Горки свидерской и датирует ее кремневый инвентарь началом пребореального времени (Залізняк, 1999, с. 229).

По нашему мнению, концепция формирования днепро-деснинской культуры по В.П. Ксензову ничего нового не предлагает и во многом является противоречивой. В противовес схеме генезиса сожской культуры В.Ф. Копытина «свидер+гренск», им была предложена своя культурологическая модель мезолита Белорусского Поднепровья, не меняющая в целом суть понятия конгломератной культуры — «свидер (на раннем этапе)+лингби (на позднем)».

Так, В.П. Ксензов считал, что свидерское население Полесья испытало «сильное влияние [культуры лингби — А.К], в результате чего появляются памятники, соче­тавшие в инвентаре свидерские и позднелингбийские черты» (Ксензов, 1997, с. 15). Однако гренская культура у этого же автора возникла на лингбийской основе, что отчетливо проявляется в наличии «массивных широколиственных наконечников с толстым черешком, обработанным только по краям» и черешковых ассиметричных наконечников (Ксензов, 1997, с. 11). Он также полагал, что процесс заселения северных районов Верхнего Поднепровья лингбийским населением «фиксируют памятники Эжяринас 16, Дярежничя 31, Глинас 6, Красносельский 5,7 и др.» (Ксензов, 1997, с. 11), которые являются «вторым генетическим компонентом» днепро-деснинской культуры (Ксензов, 1997, с. 15). Следовательно, если происхождение гренской культуры В.П. Ксензовым выводилось из лингбийской, которая также являлась одним из генетических компонентов днепро-деснинских древностей, являлось ли обоснован­ным отрицание сожской культуры В.Ф. Копытина?

Теперь обратимся к хронологии и интерпретации кремневого инвентаря памятников сожской и днепро-деснинской культур. Нерешенность этих вопросов под­черкивается отсутствием дат, полученных с помощью естественнонаучных методов, четко стратифицированных памятников, слои которых не сохраняют органику. По­этому единственный выход из этого положения исследователи видели в анализе кремневого инвентаря, основанном на сравнительной типологии. В качестве датирующих признаков отмечались: топография стоянок, скребково-резцовый показатель, распространение различных форм наконечников, присутствие в коллекциях незначительного количества трапеций. Обратим внимание, что соотношение скреб­ков и резцов отнюдь не свидетельствует о возрасте памятника, а может говорить о специфике хозяйственной деятельности или специализации по изготовлению опре­деленных типов орудий труда. Это, в конечном итоге, было признано и авторами, вы­делившими все упомянутые выше культуры (Калечиц, 2003, с. 72).

Наличие наконечников типа Хинтерзее (Коромка, Горки, Журавель) и трапеций также не может являться надежным индикатором для датировки памятников позд­немезолитическим возрастом. Первые происходят из нестратифицированных стоя­нок и — по верному замечанию А.Н. Сорокина — определяются типологически (Сорокин, 2002, с. 62). В отношении трапеций можно заметить, что время их появления относится еще к заключительным этапам палеолита. В материалах иеневской и песочноровской культур они получают распространение в пребореальное время (Залізняк, 1999, с. 216-224; 2005, с. 60-62; Кравцов, Сорокин, 1991, с. 38-60; Kravtsov, 1999, р. 272-279). По данным 71.71. Зализняка находки трапеций на свидерских стоянках Полесья могут свидетельствовать либо о поздних примесях, либо о раннем их появлении, посколь­ку в Раске и Смячке XIV они обнаружены в четких стратиграфических условиях (Неприна, Зализняк, Кротова, 1986, с. 92-93,107).

Для ранней группы памятников, которую В.П. Ксензов датирует пребореалом — бореалом (10300 — 8000 лет назад), как отмечалось выше, характерно «типологи­ческое однообразие», которое проявляется в распространении черешковых постсвидерских наконечников (Ксензов, 1997, с. 12,14). Однако происхождение «второго ге­нетического компонента», отчетливо проявляющегося в комплексах позднего эта­па (8000 — 7000 лет назад), «связано с появлением в финальном палеолите в южной части лесной зоны Восточной Европы населения культурной традиции лингби…» (Ксензов, 1997, с. 15). И далее: «Вероятно, на рубеже плейстоцена-голоцена оно всту­пило в контакт со свидерским населением, проживавшем в основном на территории Полесья…» (Ксензов, 1997, с. 15). После этого «смешанное население мигрирует на вос­ток, в деснинский регион, где оставляет памятники ранней группы, а затем «на се­вер, освоив к концу мезолита бассейны Сожа, Верхнего Днепра, Березины в южных и центральных частях Беларуси» (Ксензов, 1997, с. 15).

Если на рубеже плейстоцена-голоцена появляются памятники «смешанной традиции», то правомерно ли утверждение о «типологическом однообразии» кремневого инвентаря раннего этапа днепро-деснинской культуры? Наглядно это проти­воречие отражено и в приложенных к статьям иллюстрациях (Ксензов, 1994, с. 72, 78; 1997, с. 12-13), где вместе с «постсвидерскими» формами наконечников стрел ран­ней группы памятников демонстрируются «лингбийские» черешковые и «гренские» асимметричные с боковой выемкой, известные также в комплексах позднего этапа днепро-деснинской культуры (ср., например, рис. 3: 3-4 с рис. 4: 3-4 (Ксензов, 1997, с. 12-13)). Не совсем понятен и тезис о «сильном влиянии населения лингби на свидерцев», которое проявляется только лишь в наличии «черешковых наконечников и наконечников с боковой выемкой» (весь остальной типологический набор связан со свидерской культурой) (Ксензов, 1997, с. 15).

Не менее противоречивой была схема формирования сожской позднемезоли­тической культуры, особенно относительно места и роли гренских традиций в сло­жении этой культуры. Ведь сама сожская культура относилась к числу «постсвидерских» или «культур свидерской традиции» эпохи мезолита (Калечиц, 2003, с. 66-67; Копытин, 1992, с. 49, 54). Кроме этого, оставалось неизвестным, какая группа памятников гренской культуры могла стать генетическим продолжением для сожских древностей. Ведь гренские материалы, судя по публикациям, типологически неодно­родны, что признавал и сам В.Ф. Копытин. Например, кремневый комплекс стоянки Боровка он связывал с мезинскими традициями, а Коромку — с Межиричами и Добраничевкой (Копытин, 1992, с. 14-25; 1999, с. 258-260). На это положение дел обратил внимание А.Н. Сорокин, который предположили, что на территории Верхнего Поднепровья имеются «чистые» аренсбургские памятники типа Боровка и синкре­тические типа Коромка, сочетающие в себе аренсбургские и свидерские черты, при условии источниковедческой надежности последних (Кравцов, Сорокин, 1991. С. 16).

Еще одно противоречие наглядно выступает, когда В.Ф. Копытин связывал формирование сожской культуры с поселениями типа Баркалабово, которые он характеризует как свидерские и сравнивает их «с памятниками позднего этапа бутовской и неманской мезолитических культур, что обусловлено общей свидер­ской основой их формирования» (Копытин, 1992, с. 49, 54). Во-первых, «памятники типа Баркалабово» образовывала коллекция всего одной стоянки — Баркалабово, поэтому о выделении отдельного типа памятников здесь не может быть и речи. Во-вторых, за признанием факта выделения отдельного типа памятников, признаем факт локальности свидерской культуры. В-третьих, как справедли­во заметила Е.Г. Калечиц, между памятниками свидерской и сожской культур существует хронологический разрыв в две тысячи лет (Калечиц, 2003, с. 66). А это делало не ясным: либо сожская культура сформировалась в раннем мезолите и ее материалы требовали соответствующего удревнения, либо «свидерская куль­тура продолжала развиваться на мезолитическом этапе» (Калечиц, 2003, с. 66).

Между тем, Е.Г. Калечиц в решении этого вопроса приняла последнюю версию. В критическом обзоре проблем мезолита Восточной Беларуси исследовательница от­мечала особое положение мезолитических памятников Нижнего Посожья, где было зафиксировано развитие свидерской традиции, особенно в бассейнах Ипути и Беседи (Калечиц, 2003, с. 66). При этом «сильные импульсы» культурных влияний свидера до­водились Е.Г. Калечиц до конца неолита, и доказывалось это присутствием «постсвидерских» наконечников стрел в кремневом инвентаре стоянок верхнеднепровской неолитической культуры. По этому поводу Е.Г. Калечиц отмечает следующее: «Мате­риалы мезолитических поселений Нижнего Посожья, в отличие от расположенных севернее, носят отчетливые следы преемственности свидерской традиции кремнеобработки, которые сохранялись здесь и в неолите» (Калечиц, 2003, с. 66). Получается, что в мезолите бассейна р. Сож существовало, по крайней мере, две локальных группы памятников: одна из них отчетливо просматривается в материалах стоянок Нижнего Посожья, другая — среди стоянок, «расположенных севернее» (Калечиц, 2003, с. 66).

Однако такое территориальное различие среди памятников свидерской традиции в низовьях Сожа и группы стоянок «расположенных севернее» объяснялось Е.Г. Кале­чиц фактом давления «постсвидерцев» на местное гренское население: «По-видимому, племена свидерской традиции (постсвидерцы), проникшие в Нижнее Посожье, на мезо­литическом этапе развития расселились в бассейнах Ипути и Беседи, оттеснив местное гренское население к северу» (Калечиц, 2003, с. 67).

Насколько возможной и реальной была экспансия «племен постсвидерцев» в бассейн р. Сож, приведшая к оттоку части аборигенного гренского населения на север ареа­ла, об этом, по мнению Е.Г. Калечиц, позволяют судить данные палеодемографии.

Впервые в отечественной историографии Е.Г. Калечиц попыталась провести ре­конструкцию демографической ситуации в каменном веке Восточной Беларуси (Калечиц, 2003, с. 163-167), предупредив, правда, о несовершенстве использованного ею метода подсчетов, основанного на оценке «количества биомассы, приходящейся на единицу площади, с учетом естественного прироста, не нарушающего экологическое равнове­сие» (Калечиц, 2003, с. 164-165). И все же Е.Г. Калечиц, например, для гренской культуры в финальном палеолите определила 25 человек, составлявших одну общину, которая оби­тала на площади 860 км² (Калечиц, 2003, с. 164).

Но, буквально через 1,5-2 тысячи лет, после окончания ледниковой эпохи гренское население возросло в 60 (!) раз и составило 1500 человек или 50 общин, проживавших теперь на территории 45 тыс. км² (Калечиц, 2003, с. 164). Следовательно, для того, чтобы «оттеснить» гренских охотников из Нижнего Посожья, количество «постсвидерцев» в раннем мезолите должно быть или пропорционально равным, или превосходить чис­ленно. Однако это не согласуется с ранее высказанным мнением Е.Г. Калечиц о малочис­ленности свидерских поселений в восточной части Белорусского Полесья и Верхнего Поднепровья (Калечиц, 2003, с. 66).

Даже если признать де-факто «свидерское давление» в низовьях Сожа на местное гренское население, то становится очевидной противоречивость всей концепции сло­жения сожской культуры, по которой: «Синтез гренских и свидерских традиций привел к созданию сожской культуры — генетической основы верхнеднепровской неолитиче­ской» (Калечиц, 2003, с. 67).

Противоречивый характер приобрел и тезис о совпадении ареалов гренской и сож­ской культур. «Поскольку ядро ареала гренской культуры, — пишет Е.Г. Калечиц, — нахо­дится на территории верховий долин Днепра, Сожа и их притоков, естественно, что сме­нившие их поселения сожской культуры концентрируются там же» (Калечиц, 2003, с. 71). Следовательно, площадь распространения стоянок сожской культуры должна была соответствовать прежним размерам территории обитания гренских охотников в раннем мезолите, т. е. приблизительно 45 тыс. км² (Калечиц, 2003, с. 164). Но население сожской культуры, предполагает Е.Г. Калечиц, насчитывало всего 500 человек или 15 общин про­тив 50 гренских, объединявших ранее около 1500 человек (Калечиц, 2003, с. 164). Само же сожское население проживало на территории площадью всего лишь 16 тыс. км² (Калечиц, 2003, с. 164). И это вновь вызывает очередной вопрос: почему 8-6 тыс. лет назад зона обитания и количество сожских охотников сократились в три раза, тем более что в позднем мезолите в Верхнем Поднепровье, как считали исследователи, сложились весь­ма благоприятные природно-климатические условия, а само население сожской культу­ры стало более оседлым (Калечиц, 2003, с. 66).

Удивительным является и то, что и сожская, и днепро-деснинская культуры относились к кругу культур свидерской традиции. И это несмотря на то, что генетической основой, например, сожских древностей была гренская культура (техника расщепления кремня, формы орудий труда) при сохранении некоторых элементов свидерской. Глав­ным же критерием «свидероидности» кремневых комплексов стоянок Верхнего Поднепровья и Посожья являлось, безусловно, наличие в них «вплотьдо развитого неолита постсвидерских наконечников стрел» (Калечиц, 2003, с. 67). К числу «постсвидерских» относились наконечники из пластин, черешок которых «как правило, подработан плоской ретушью с брюшка и выделен путем двухстороннего ретуширования со стороны брюшка или противолежащей ретушью со спинки и с брюшка» (Калечиц, 2003, с. 65).

Не менее парадоксальной была попытка демонстрации связи свидерской куль­туры с сожскими и/или днепро-деснинскими древностями. Достаточно обратить внимание на отношение исследователей к самой свидерской культуре на территории Восточной Беларуси. Незначительное число свидерских памятников — обычно указы­валось три местонахождения (Яново-1 и 2 и Баркалабово) — невольно наталкивало на мысль, что в финальном палеолите — раннем мезолите отдельные группы свидерского населения смогли достичь только правобережья Днепра. Расселение свидерских охот­ников в восточном направлении, по мнению В.П. Ксензова, сдерживалось обитавшем здесь населением гренской культуры (Ксензов, 1997, с. 5-15). Тогда становиться непо­нятным: какую роль, при очевидной малочисленности памятников, смогла сыграть свидерская культура в формировании днепро-деснинского и/или сожского мезолита?

Вместе с тем, факт малочисленности или полного отсутствия свидерских па­мятников следует признать как результат слабой изученности этого культурного явления на территории Восточной Беларуси (Калечыц, Коласаў, Абухоўскі, 2010; Колосов, 2010, с. 80-81). Только в бассейне р. Сож нам удалось установить 22 местонахождения, на которых присутствуют материалы свидерской культуры. Из­вестны они и на Днепре. Кроме упоминавшихся выше трех стоянок — Баркалабо­во, Яново-1 и 2, можно назвать еще ряд местонахождений — Ленино (Быховский район), Коромка, Береговая Слобода. Материалы свидерской культуры также обнаружены нами в 2011 г. в окрестностях дд. Боровка (1 пункт) и Дальнее Лядо (2 пункта) Быховского района.

Однако, даже если признать факт малочисленности свидерских памятников, как результат слабой изученности этого культурного явления на территории Вос­точной Беларуси, что вполне очевидно (Колосов, 2010, с. 80-81), то находки череш­ковых наконечников с плоской подтеской черешка не обязательно должны быть напрямую связаны именно со свидерской культурой. Учитывая то, что в послед­ние годы в Восточной Беларуси стали известны памятники, на которых наконеч­ники стрел с плоской подтеской черешка атрибутированы другими культурными явления эпохи мезолита (бутовская, кудлаевская), определение места свидера на этой территории в сложении локальных мезои неолитических культур требует серьезного обоснования. Естественно, все это осложняет решение вопроса о харак­тере развития и влияния свидерской традиции на протяжении эпохи мезолита в Верхнем Поднепровье. И, к сожалению, на данном этапе историографии мы не рас­полагаем тем фактическим материалом, который может позволить напрямую свя­зывать свидер с мезолитом рассматриваемого региона или говорить об отдельной локальной группе памятников, возникшей на свидерской основе.

Возникает и другой вопрос: насколько введенные в научный оборот коллек­ции отвечают критериям «чистоты» и «достаточности»? Анализ публикаций и не­которых коллекций, полученных в ходе изучения мезолитических стоянок Верхнєго Поднепровья, показывает, что критике источников не уделялось должного внимания. Только в последние годы появилось несколько работ, затрагивающих про­блему археологического источника для территории Верхнего Поднепровья. Смешанными, по мнению ряда специалистов, считались такие стоянки как Аврамов Бугор, Бабулин Бугор, Гренская, Красновка-1Б, Рекорд, Речица-2, возможно, Горки, Коромка и Печенеж (Копытин, 1992, с. 47; Ксензов, 1994, с. 70; Сорокин, 2002, с. 127, 141). Культурная принадлежность некоторых поселений (Дальнее Лядо, Журавель, Криничная, Печенеж) интерпретировалась по-разному (Копытин, 1992, с. 12, 48; 1999, с. 264; Ксензов, 1988, с. 48-51,123-124; Сорокин, 2002, с. 125).

Изучение коллекций опорных памятников мезолита Верхнего Поднепровья показало присутствие в их составе разнокультурных и разновременных материа­лов. Данные анализа вещевого материала отдельных мезолитических памятников Восточной Беларуси отражены в таблице 1.

Таблица 1

Культурно-хронологическая идентификация материалов некоторых мезолитических памятников Восточной Беларуси (состояние источников)

№п/п	Название памятника	Культурно-хронологическая идентификация материалов
		по литературным данным	в итоге анализа коллекции
1	Береговая Слобода	СК (Калечиц, 1987; 2003; Копытин, 1992; 1999) или ДДК (Ксензов, 1988; 1994; 1997; 2006?	ГК (ФП); СвК(ФП); КунК; Н; БрВ
2	Глыбовка (Бабулин Бугор)	СК (Калечиц, 1987; 2003; Копытин, 1992; 1999) илиДДК (Ксензов, 1988; 1994; 1997; 2006У	Μ; Н; БрВ; РЖВ; ЭС
3	Горки	СК (Калечиц, 1987; 2003; Копытин, 1992; 1999) илиДДК (Ксензов, 1988; 1994; 1997; 2006/	СвК(ФП); БК (Μ); БрВ
4	Гренск	ГК (Калечиц, 1987; 2003; Копытин, 1992; 1999; Ксензов, 1988; 1994; 1997; 2006)	ГК (ФП): СвК(ФП); БК (Μ); Й; БрВ; РЖВ
5	Журавель	СК (Калечиц, 1987; 2003; Копытин, 1992; 1999) или ГК (Ксензов, 1988; 1994; 1997; 2006)	ГК (ФП); Н; БрВ; РЖВ
6	Калинино (Чурилово)	Μ; Н; БрВ (Калечиц, 1987)	ПК (Μ); ЯК (Μ); Н; БрВ
7	Криничная	КудК или БК (Зализняк, 1984; Ку­дряшов, Липницкая, 1993. С. 27-29)	СвК(ФП); БК
8	Новый Быхов	СК (Калечиц, 1987; 2003; Копытин, 1992; 1999) или дДк (Ксензов, 1988; 1994; 1997; 2006/	СвК(ФП); Н; БрВ
9	Новые Громыки (Аврамов Бугор)	СК (Калечиц, 1987; 2003; Копытин, 1992; 1999) или дДк (Ксензов, 1988; 1994; 1997; 2006/
10	Нераж (Рдица)	СК (Калечиц, 1987; 2003; Копытин, 1992; 1999) илиДДК (Ксензов, 1988; 1994; 1997; 2006/	СвК(ФП); Н; БрВ
11	Пролетарский (Попово)	Н; БрВ (Калечиц, 1987)	БК (М);Н;БрВ
12	Романовичи	СК (Μ); Н; БрВ (Калечиц, 1987)	ПК (Μ); КК(М);ЯК (Μ); Н; БрВ
13	Тайманово	СК (Калечиц, 1987; 2003; Копытин, 1992; 1999) илиДДК (Ксензов, 1988; 1994; 1997; 2006/	ГК (ФП); СвК(ФП)

 

Условные сокращения: ФП — финальный палеолит; Μ — мезолит; Н — неолит; БрВ — бронзовый век; РЖВ — ранний железный век; ЭС — эпоха средневековья; ГК — гренская культура; СвК — свидерская культура; СК — сожская культура; ДДК — днепро-деснинская культура; ПК — песочноровская культура; БК — бутов­ская культура; КунКкундская культура; КудК — кудлаевская культура; ЯК — яниславицкая культура.

Основная часть коллекций образована в результате механического смешения на­ходок в культурных отложениях, которые стратиграфически не выражены. Например, в кремневом комплексе эталонной стоянки сожской культуры Горки выделены мате­риалы свидерской и гренской культур финального палеолита, бутовской культуры эпохи мезолита и среднеднепровской культуры бронзового века. То же самое можно сказать и о находках еще одного эталонного памятника так называемого «западного локального варианта днепро-деснинской культуры» — Береговая Слобода, на котором присутствуют свидерский и гренский комплексы финального палеолита, кундский эпохи мезолита, днепро-донецкий эпохи неолита (кремневые изделия и фрагменты лепной керамики с характерной орнаментацией поверхности), среднеднепровский бронзового века. Смешанные разнокультурные материалы содержат стоянки Аврамов Бугор, Бабулин Бугор, Гренская, Тайманово и др.

Таким образом, и сожская, и днепро-деснинская культуры, которые ранее вклю­чались в круг памятников так называемой постсвидерской традиции, не имеют само­стоятельного значения в мезолите Восточной Беларуси. В их комплексах мы не на­ходим подтверждения гипотезы о «слиянии» традиций разных культур, основной из которых была свидерская (Колосов, 2005, с. 8-14; 2006, с. 74-76; 2010, с. 77-89). Здесь нет также каких-либо специфических, типообразующих признаков, которые могли бы характеризовать эти культурные явления как локальные. Скорее всего, если речь идет о новой локальной культуре, то здесь, прежде всего, должны выступать не про­сто представления о заимствованиях, а идеи об эволюционном или инновационном пути развития технокомплекса нового культурного образования. И неважно — будет это сожская, днепро-деснинская или другая так называемая конгломератная культу­ра, — состав ее находок должен отражать качественно новые технические изменения, в том числе, и те, которые могли появиться в результате аккультурации традиций. Но данные археологии по финальному палеолиту и мезолиту Верхнего Поднепровья пока не дают и, вероятно, не дадут окончательного ответа на вопрос об условиях, характере и механизмах культурного взаимодействия на этой территории.

На примере сожской и/или днепро-деснинской культур мы имеем дело только с простым заимствованием готовых форм изделий (в первую очередь, наконечников стрел), которые выполнены в абсолютно разных технологических традициях: либо свидерских, либо гренских, либо лингбийских и т. д.

Кроме этого, для характеристики сожских и днепро-деснинских древностей были использованы коллекции, синкретический комплекс находок которых является результатом механического смешения раз но культурных и разновременных материалов, что теперь не вызывает сомнений. А этого, как пишет А.Н. Сорокин, совершенно недостаточно для установления факта взаимодействия населения разных культур и фиксации процесса аккультурации (Сорокин, 2002).

Присутствие нестратифицированных памятников финального палеолита и ме­золита в Верхнем Поднепровье, наличие типологически разнородных в культурном и хронологическом отношениях форм кремневого инвентаря делают проблемным уста­новление источниковедческой надежности имеющихся материалов. Значит ли это, что нам следует отказаться от возможности использования такого круга источников? Повидимому, нет, поскольку их изучение дало возможность обосновать, по крайней мере, финальный палеолит для территории Белорусского Посожья (Колосов, 2010, с. 77-89). Тот факт, что нам удалось обнаружить явление синкретизма в результате смешанности материалов, очень важен для понимания того культурного многообразия, которое сложилось на рассматриваемой территории в конце позднеледникового времени, что определяет перспективные направления будущих исследований.

Список литературы

Зализняк Л.Л., 1984. Мезолит Юго-Восточного Полесья. Киев.

Зализняк Л.Л., 1989. Охотники на северного оленя Украинского Полесья эпохи финального пале­олита. Киев.

Залізняк Л.Л., 1999. Фінальний палеоліт північного заходу Східної Європи. Київ.

Залізняк Л.Л., 2005. Фінальний палеоліт і мезоліт континентальної України. Культурний поділ та періодизація // Кам’яна доба України. Вип. 8. Київ.

Калечиц Е.Г., 1987. Памятники каменного и бронзового веков Восточной Белоруссии. Мн.

Калечиц Е.Г., 2003. Человек и среда обитания. Восточная Беларусь. Каменный век. Мн.

Калечыц А.Г., Коласаў А.У., Абухоўскі В.С., 2010. Палеалітычныя помнікі Беларусі (культурнахраналагічная ідэнтыфікацыя крыніц). Мн.

Колосов А.В., 2005. История изучения и проблемы историографии сожской мезолитической культу­ры // Веснік МДУ імя А.А. Куляшова. №4.

Колосов А.В.,2006. Сожская мезолитическая культура: проблемы изучения // Романовские чтения-2: сб. трудов Международной научной конференции (Могилев, 10-11 ноября 2005 г.). Могилев.

Колосов А.В., 2010. Финальный палеолит и мезолит Посожья // Матэрыялы па археології Беларусі.

Вып. 18: Даследаванні каменнага і бронзавага вякоў (Да юбілеяўУ.Ф. Ісаенкі і Μ.Μ. Чарняўскага). Копытин B.Φ., 1992. Памятники финального палеолита и мезолита Верхнего Поднепровья. Могилев. Копытин В.Ф., 1999. Финальный палеолит и мезолит Верхнего Поднепровья ∕∕ Tanged points cultures in Europe. Lublin.

КравцовA.E., Сорокин A.H., 1991. Актуальные вопросы изучения мезолита Волго-Окского мезолита. Μ. 1991. Ксензов В.П., 1986. Поздний мезолит Белорусского Правобережья Днепра// СА. №1.

Ксензов В.П., 1988. Палеолит и мезолит Белорусского Поднепровья. Мн., 1988.

Ксензов В.П., 1994. Мезолитическая днепро-деснинская культура // Гістарычна-археалагічны зборнік. №5.

Ксензов В.П., 1997. Финальный палеолит и мезолит Поднепровья Беларуси // РА. №1.

Ксензов В.П., 2006. Мезолит Северной и Центральной Беларуси // Матэрыялы па археологи Беларусі. Вып. 13.

Кудряшов В.Е., Липницкая О.Л., 1993. К вопросу о кудлаевской культуре эпохи мезолита на Могилевщине / В.Е. Кудряшов, О.Л. Липницкая // Дняпроўскі край: паведамленні абласной краязнаўчай канферэнцыі. Магілеў.

Неприна В.И., Зализняк Л.Л., Кротова А.А., 1986. Памятники каменного века Левобережной Укра­ины. Киев.

Сорокин А.Н., 1986. Мезолит бассейнов Десны и Оки (по материалам работ Деснинской экспедиции) // КСИА. Вып. 188.

Сорокин А.Н, 2002. Мезолит Жиздринского Полесья. Проблема источниковедения мезолита Восточ­ной Европы. Μ.

Язэпенка 1.М, 2009. Днепра-дзяснінская культура // Археалогія Беларусі: энцыклапедыя у 2-х т. Т. 1. Мн. Kravtsov А.Е., 1999. Concerning the dating of the yenevo culture ∕∕ Tanged pointes cultures in Europe. Lublin.

Автор: А.В. Колосов
Источник: Первобытные древности Евразии: к 60-летию Алексея Николаевича Сорокина: сборник / отв. ред. С. В. Ошибкина. – Москва: ИА РАН, 2012. – С. 289-298.