10 июля 1774 г. победитель турок, прославленный полководец Петр Александрович Румянцев в ознаменование заключения Кучук-Кайнарджийского мира среди пожалований российской императрицы Екатерины II получил не только фельдмаршальский жезл, но и “деревню в 5000 душ —для увеселения его”. На самом деле в обширном Гомельском имении оказалось не пять тысяч крепостных, а значительно больше —почти девятнадцать. Особенностью бывшего Гомельского староства было то, что на его землях проживало немало старообрядцев, в свое время сделавших попытку уйти от царских щедрот.
Полное представление о том, сколько крестьян-старообрядцев оказалось среди новых крепостных Румянцева, дает Отказная книга на Гомельское имение, составленная в 1776 году [1, ф.3014, on. 1, д. 1]. Благодаря стараниям Н.А. Болотиной, она частично была опубликована в книгах “Памяць” города Гомеля и Добрушского района [2, с. 117-130; с. 62-70]. Вот некоторые выдержки из Отказной: у деревни Романовичи “поселены три раскольничьи пустыни, називаемыя, первая, Сторловская, вторая. Игнатьевская, треття Осафьевская. … Сторловская положение свое имеет над речкою Сторловкой от местечка Гомля в пятнадцати верстах. В ней построены деревянные кульи, в которых живут три раскольничьи монахи. Имеют пахотную землю и сенокос, и за то платят в год по расположению от гомельского Економического Правления. Игнатьевская … Положение свое имеет при речке Драготивле от местечка Гомеля в двадцати верстах. В нея построены раскольничья часовня, колокольня, трапеза, и при ней черная изба и два чуланы. Монашеские келии семнадцать, в коих живет раскольничьих монахов двадцать шесть”. 74 крестьянских двора, 230 мужских и 215 женских душ насчитывалось в деревне Марьиной, а при ней “раскольничья деревянная часовня”. В деревне Степановке 25 дворов, 74 мужские и 77 женских душ и деревянная старообрядческая часовня. У Добруша “оселена Раскольничья Пустыня Старца Петра, в коей одна келья, при ней чулан”. В слободе Крупец 73 двора, 215 мужских и 189 женских душ, деревянная старообрядческая часовня с колокольней.
По всей Отказной книге содержатся упоминания о “живущих с разных мест по паспортам раскольникам”, то есть о староверах, нашедших убежище на Гомельщине. Например, “итого в деревне Городне по пашпартам живущих раскольничьих дворов двадцать три, в ных мужеска полу душ шестьдесят шесть, женска семьдесят”. В самом Гомеле “в Слободе Спасовой по пашепортам живущих расколничих дворов сорок один, в них мужеска полу душ восемдесят семь, женска —сто три”. Здесь же, “внутри самой Слободы Спасовой расколничья церков во имя Илии Пророка, обгорожена вокруг забором с круглого мелкого дерева. Сверху церкви колоколня и в ней пять колоколов. При церкви монашеских изб, выстроенных на слободской земле, двадцать. От Слободы Спасовой в двухстах саженях изб, обывателми той слободы 0остроеных на земли, слободе принадлежащей, двадцать, в которых живут расколничьи монахини”.
фельдмаршал П.А. Румянцев-Задунайский маю интересовался подарком императрицы и, будучи царским наместником в Малороссии, в основном проводил время на Украине. Только при следующем владельце, среднем сыне полководца Николае Петровиче Румянцеве начался настоящий расцвет Гомельского имения.
Российская знать, попадая в свои, “вновь приобретенные”, белорусские имения, сталкивалась с совсем иной, чем в родных, великорусских, поместьях, действительностью. Привычным оставался только климат. А вот все остальное было другим. Где на российских просторах можно было найти Вавилон, с мирным соседством православных, униатов, католиков, иудеев и староверов? Петр I прорубил для России окно в Европу, а здесь, в Беларуси, Европа с католическим костелом, синагогой, униатским храмом и лютеранской кирхой соседствовала с православной церковью, старообрядческой часовней, а иногда и с мечетью. После разделов Речи Посполитой россияне могли попасть в Европу не покидая пределов собственной империи, и уже не через “окно”, а через дверь. Эта Европа начиналась на беларуских землях.
Из окон графского дворца были видны не только построенные на средства канцлера православный Петропавловский собор и католический костел, но и старообрядческая церковь Ильи Пророка в Спасовой Слободе —районе Гомеля с преимущественно старообрядческим населением.
Историческую зарисовку о том, как встречали графа его “древлеправославные” подданные, оставил такой знаток старообрядчества, как П.И. Мельников-Печерский: «Заблаговременно извещенная о приближении знаменитого гостя монастырская братия выходила за ограду, встречала графа с колокольным звоном и пением духовных песен. Навстречу посетителю выносились кресты, иконы, хоругви, зажженные свечи. Румянцев, приложась к кресту, обыкновенно входил с пением иноков в часовню, прикладывался к образам и затем отправлялся к настоятелю. Иногда принимал участие в братской трапезе» [3, с. 55]. Интересная деталь. Уже после смерти канцлера, в августе 1838 г. могилевский губернатор Марков увидел в Лаврентьеве монастыре лояльно богатую ризницу, в которой особенно замечательна была небольшая старинная икона, в позлащенном окладе, принесенная в дар канцлером графом Н.П. Румянцевым и известная под именем походной. Таковые же иконы Румянцев принес и во все прочие монастыри и часовни, находившиеся в гомельском его имении. По утверждению П.И. Мельникова-Печерского “под покровительством Румянцева гомельские старообрядческие монастыри достигли цветущего состояния”. Туда не только не было доступа полиции, но и православное духовенство не имело возможности вести среди старообрядцев миссионерскую деятельность. Все это породило в среде старообрядцев легенду, будто канцлер втайне придерживался “древляго благочестия” и даже являлся ктитором старообрядческих монастырей в своих владениях.
Гомельское имение —одно из немногих белорусских поместий, по которым в наших архивах сохранился довольно обширный комплекс документов. Это фонд 3014 “Вотчинное управление Гомельского имения графа Румянцева-Задунайского” Национального исторического архива Беларуси (101 единица хранения) и, частично, документы фонда 3013 “Вотчинное управление Гомельского имения князя Паскевича-Эриванского”. Эти материалы в основном характеризуют экономическую жизнь имения, и среди них немало известий о роли в ней старообрядцев.
Среди крестьян Гомельского имения старообрядцы отличались своей деловой хваткой, разворотливостью, сметливостью. Патриархальность быта причудливым образом сочеталась со способностью легко адаптироваться к новым экономическим реалиям. Именно старообрядцы чаще всего выполняли торговые поручения графа и управляющих имением и его фольварками. Еще в 1776 г. в Отказной книге отмечалось, что в Гомеле “по левую руку в конци самого мосту против крилца вышепрописанного дома построены в две линии купеческие деревянные лавки, которых число тридцать две. Торгуют в оных раскольники, также и жиды разными товарами”. Брали старообрядцы и подряды на работы. Так, 3 марта 1815 г. Гомельская вотчинная контора заключила договор с графским крепостным, крестьянином Спасовой Слободы Трифоном Ивановичем Кожемякиным на поставку 500 тыс. штук кирпича с оплатой по 6 руб. за каждую тысячу. Экономия обязывалась при этом построить сарай для выделки кирпича, дать дрова для обжига и предоставить 7 одноконных подвод. Приемку кирпича вел графский архитектор Джон Кларк [1, ф. 3014, oп. 1 д.17, л. 51-51 об.]. Как видим, Трифон Кожемякин должен был получить 3 тыс. руб. Для сравнения отметим, что, например, годовое жалование графского архитектора в том же году составило 1200 руб., а бухгалтера Гомельской экономии —300 руб. [1, ф 3014, on. 1, д. 18, л. 55]. Другой крестьянин Спасовой Слобода Нефед Римарев, в 1822 г. за “вольную” для себя и своей семьи заплатил графу 5 тыс. рублей [1, ф. 3014, oп. 1 д. 53, л. 2 об.].
Несколько любопытных свидетельств современников о крепостных Гомельского имения, составленных уже после смерти Н.П. Румянцева. 1834 год: “Крестьяне в хорошем состоянии и много между ними фабрикантов, мастеровых и торгашей” [1, ф. 3013, д. 18, л. 202 об.]. Еще более интересна “Записка о состоянии дел в Гомельском имении и их улучшении”, составленная в июне 1856 г.: “Местные жители из белорусцев, не имеющие от природы коммерческих способностей, коими одарены великороссияне, часто завидуют счастливым и выгодным торговым оборотам здешних раскольников”. Но и они тоже помалу “получили охоту к приобретению тех же выгод и приручили себя к мысли о заработках вне дома. Не имея способов и возможности вести торговлю за свой счет они сделались орудием для раскольников и жидов, занимаясь для их выгод извозом и сплавом товаров, от чего правда и получают некоторые к себе выгоды… К сожалению именно эти то заработки и обратились у крестьян в главную цель и овладели всем их вниманием и мыслями так, что хлебопашество осталось для них уже занятием сторонним, а торговля первым и главным” [1, ф. 3013, д. 12, л. 120].
Тема “Румянцев и старообрядцы” —это не просто история взаимоотношений помещика со своими крепостными. В основе взаимного интереса, можно даже сказать —уважения, хотя это и звучит парадоксально, если вспомнить, что мы ведем речь о крепостнической императорской России начала XIX в., но, все-таки, я повторю, уважения, которое явно прослеживается в отношениях между канцлером и его кресгьянами-старообрядцами, кроме чисто человеческих качеств графа была еще одна причина, был еще один общий интерес. Это —любовь к старине, уважение к книге, к слову, к исторической традиции.
Биография и личность графа Н.П. Румянцева соткана из двух, казалось бы, противоположных, сторон. С одной стороны —европейское образование, блестящая государственная карьера, членство в самых престижных научных сообществах, опыт просвеченного хозяина [4, с. 20-27; 24-28; 72-76]. С другой —титанические усилия по открытию старой, допетровской, Руси, библиотека, основой которой являлись не западноевропейские книжные новинки, а памятники древнерусской книжности, румянцевская “ученая дружина”, по сути —частная академия по изучению исторических судеб славянства [5]. Это и стало тем основанием, которое сближало его со старообрядцами. В коллективном менталитете старообрядчества, как известно, древние рукописи и книги занимали особое место. Для старообрядцев “книгособирательство было не только увлечением, но и долгом, непременным условием бытия. Тысячи и тысячи старообрядцев-книголюбов спасли для отечественной культуры столько, сколько не могли сберечь именитые библиофилы из привилегированных слоев” [3, с. 16]. Не в последнюю очередь именно этому обстоятельству старообрядцы обязаны тем, что они стали наиболее образованной частью русского крестьянства, отличались сплоченностью, организованностью и довольно хорошо вписались в экономические реальности XIX в. В последнее время в российской историографии появился ряд фундаментальных публикаций о старообрядческих предпринимательских династиях, таких, как Морозовы, Рябушинские, Гучковы. Как уже говорилось, заметно выделялись своей экономической активностью и старообрядцы Гомельского имения.
Кстати, собирательская деятельнось старообрядцев, их трепетное отношение к древним книгам и рукописям резко контрастировали с позицией официального православия. Катастрофическое положение с церковными хранилищами не слишком заботило церковное начальство. Нередко оно давало прямые указания об уничтожении древних рукописей, именуемых “хламом”. По свидетельству знаменитого ученого и иерарха православной церкви, корреспондента Н.П. Румянцева киевского митрополита Евгения (Е.А. Болховитинова), в подобном “хламе”, предназначавшимся к уничтожению по требованию настоятелей не только небольших православных монастырей, но и крупных центральных, он находил даже пергаменные рукописи XI века [3, с. 25]. А вот свидетельство ближайшего сотрудника Румянцева П.М. Строева: “В библиотеках этих —синодальной, академических, семинарских, консисторских, монастырских, соборных и прочих лежат тысячи славянских рукописей, хартий и старинных книг. Их было бы бы более, но нерадение и невежество в разных видах постоянно содействуют их уменьшению. В немногих духовных библиотеках памятники славянской письменности приведены в некоторую известность; в наибольшей части они образуют груды, покрытые прахом, а в описях показаны счетом. Требовать ученых каталогов от нынешних стражей сих памятников есть дело невозможное: археография, палеография и прочее суть науки вне состава российской духовной учёности и очень часто духовные библиотекари в славенских письменах видят египетскую грамоту”.
Случайная прихоть российской императрицы отдала во владение Румянцевых именно Гомельское имение. Но то, что оно оказалось оазисом книжных древностей —совсем не случайно. Основным хранителем и носителем этих древностей были местные старообрядцы. В старообрядческой среде обращалось огромное количество древних рукописей и редких книг. По утверждению такого знатока восточнославянской книжности, как Юрий Андреевич Лабынцев: “Книга и библиотека, в основном личная, частная, стали для старообрядцев неким святым атрибутом самого учения, а спасение древних рукописей и “дониконовых” печатных книг —всеобязательной потребностью, на удовлетворение которой денег никогда не жалели” [3, с. 17]. Почти в каждой старообрядческой семье имелась своя собственная библиотека, пусть даже совсем маленькая.
Историк В.П. Козлов, сегодня возглавляющий архивное ведомство Российской Федерации, назвал деятельность по выявлению книжных сокровищ Беларуси “вершиной археографических изысканий членов Румянцевского кружка” [6, с. 72].
Немалая часть рукописной и старопечатной книжности попала в собрание Н.П. Румянцева именно благодаря староверам. Крестьяне-старообрядцы, крепостные графа, часто доставляли ему нужные древние книги. По свидетельству русского фольклориста, историка литературы, первого руководителя Виленской археографической комиссии П.А. Бессонова один из них, узнав о пергаменном “Октоихе”, “нарочно” ездил за ним в “Браилов на Дунае” [3, с. 55]. Старообрядческие общины Гомельского имения поддерживали самые тесные связи с такими близкорасположенными центрами старообрядчества как Ветка, Стародуб, Клинцы. Не были они оторваны и от других старообрядческих центров. Можно с большой долей вероятности предположить, что лояльное отношение графа к своим крепостным, то, что в его имении старообрядцы не только не чувствовали стеснений, а наоборот, получали всемерную помощь и поддержку, весьма содействовали тому, что перед Н.П. Румянцевым и его соратниками хранители книжных древностей раскрывали свои сокровища.
Конечно, мы не можем утверждать, что гомельская старина стала первопричиной интереса Н.П. Румянцева к истории. Однако мы бы исказили историческую истину, если бы не указали на роль старообрядцев Гомельщины в формировании круга научных интересов румянцевской “ученой дружины”. Соратников Н.П. Румянцева называли “Колумбами российских древностей”. Но на их каравеллах были и матросы, ревнители старой веры, старообрядцы. Без них многие славянские древности так и остались бы неведомой Атлантидой.
- Национальный исторический архив Беларуси.
- Памяць: Гомель: Гісторыка-дакументальныя хронікі гарадоў i раенаў Беларусі. Ў 2-х кн. Кн.1. Мн., 1998.; Памяць: Добрушскі раен: Гісторыка-дакументальныя хронікі гарадоў і раенаў Беларусі. Ў 2-х кн. Кн.1. Мн., 1999.
- Лабынцев Ю.А. “На благое просвещение”. Мн., 1999.
- Кіштымаў А.Л. Гомельскі маёнтак графа М.П.Румянцава: вопыт гаспадарання // Беларускі гістарычны часопіс. 1995. № 1; Он же. Франция в судьбе государственного канцлера Н.П.Румянцева // Матэрыялы Міжнароднай навукова-пракгычнай канферэнцыі, прысвечанай гадавіне Французкай рэвалюцыі (1789 —1799 гг.). Мн., 1999.; Он же. Н.П.Румянцев и Общество друзей наук в Варшаве. // Информационный бюллетень Библиотечной ассамблеи Евразии. Вып. 12: Н.П.Румянцев и славянская культура. М., 2000.
- Эта сторона деятельности Н.П.Румянцева исследована достаточно полно. См.: Николай Петрович Румянцев. Жизнь и деятельность (1754-1826). Биобиблиографический указатель книг, статей и сборников, журналов, газет на русском языке. М., 2001.
- Козлов В.П. Колумбы российских древностей. 2-е, доп. изд. М., 1985.
Автор: A.Л. Киштымов
Источник: Старообрядчество как историко-культурный феномен / Материалы Международной научно-практической конференции “Старообрядчество как историко-культурный феномен” (Гомель, 27-28 февраля 2003 г.): Гомель: ГГУ, 2003. С. 111-118.
