Моховский археологический комплекс под Лоевом X-XI вв.

Социально-типологическая картина восточнославянских памятников юго-востока Бе­ларуси периода формирования Руси будет неполной, если оставить вне рассмотрения особую их категорию, представленную в регионе Моховским комплексом. Мохов должен быть отнесен к разряду «открытых торгово-ремесленных поселений» (ОТРП). До недавнего времени вопрос о наличии ОТРП на юго-востоке Беларуси не ставился. Моховские древности распо­ложены к северу от Лоева на правом берегу Днепра. Первые исследования здесь провел в 1890 г. В.З. Завитневич. Он зафиксировал свыше 600 курганов – крупнейший в Беларуси мо­гильник. В 2003-07 гг. изучение памятников Мохова продолжено экспедицией ГГУ им. Ф. Скорины под руководством автора. Зафиксировано свыше 300 насыпей. Характер обряда инвентаря позволяет датировать памятник концом IX-XI вв., отнеся большинство его комплексов ко второй половине X – первой половине XI вв. Вскрыт 41 курган (26 – В.З. Завитневичем, 25 – автором). Раскопки выявили необычную для региона картину. Исследовано примерно 17 кремаций, 1 неполная кремация. В остальных – ингумации на горизонте и под­сыпке, а также в яме (3 погребения). В большинстве случаев костяки ориентированы на за­пад, в прочих – северо-запад (4), юго-запад (1), восток (1), север (2), юг (1). В одном кургане прослежены остатки захоронения в «сидячем» положении.

Возможно, в случаях северной и южной ориентировки имеют место захоронения вы­ходцев из финских областей [16, с. 172-174, карта 28; 12, с. 220]. Погребения тел в сидячей позе характерны для курганов Северной Руси [10, с. 52-58]. В.В.Седов считал этот обряд финским, а единичные захоронения такого рода в коренных славянских землях объяснял ми­грацией населения на юг. Основная масса северорусских «сидячих» захоронений датируется XII-XIII вв. Однако этот обряд распространен в более раннее время в Скандинавии. Хроно­логия моховского погребения с сидячим погребением позволяет предполагать его сканди­навские истоки. В рядовых могильниках радимичей и дреговичей меридиональные и сидячие захоронения исключительно редки [16, карты 28-29; 2, с. 37; 11; 18]. «Неместные» черты прослеживаются и в иных элементах обрядности Мохова. В 3-х курганах с трупоположением на горизонте выявлены остатки деревянных наземных гробниц. Одна из них – сооружение размером 3,38×2,83 м и высотой 0,8 м, имевшее признаки крыши. Камерные гробницы как углубленные в материк, так и наземные (т. е. «склепы») признаны элементом «дружинной» культуры Руси X-XI вв.

Раскопки Мохова показывают отсутствие этноопределяющих украшений местного на­селения. Но всего в 6 км восточнее Мохова в кургане у д. Абакумы открыто дреговичское захоронение XI-XII вв. А набор типично кривичских женских украшений обнаружен в кремации и 3-х ингумациях Мохова. Они имеют прямые аналогии в памятниках кривичского круга севера Беларуси и Смоленщины [20]. «Северный вектор» культуры памятника пред­ставлен также остатками накидки-виллайне. Последняя находка связана с латгальско-земгальским кругом древностей. При уничтожении курганов в XX в. в Мохове найдены горшки с костями, перетянутые железными кручеными обручами. Явно разрушены погребе­ния скандинавской традиции. В Мохове найдены оружие (несколько топоров и наконечников копий) и воинские принадлежности. Единичные находки предметов вооружения и воинского круга не являются заметной чертой этнографии радимичей и дреговичей. Их появление на землях Белорусского Поднепровья было связано с социально-политическими «перестройка­ми» и конфликтами в процессе формирования Руси. Нетипичными (для рядовых могильни­ков) находками Мохова выглядят деревянное ведро, коромысло весов, «шишечные» бусы и др. Аналогии «шишечным» бусам дают древнерусские клады [8, с. 130, 141, 144, 146, 147]. Похожие изделия выявлены на широкой территории Европы [24, s. 99-113]. Необычным для Гомельского Поднепровья представляется обнаружение в 3-х моховских курганах монет: де­нария чешского короля Болеслава 11 972/3-999 гг., 2-х обломков сребреников Владимира Святославича, остатков брактеата с ушком (X-XI вв.)

К Моховским курганам примыкает крупное поселение. Расцвет его жизни датирован второй половиной X-XI вв. Оно расположено на «высокой» пойме правого берега Днепра, а также на мысовых площадках коренной террасы (высота 15-20 и более м). Площадь памят­ника составляла не менее 25 га. Экспедицией ГГУ им. Ф.Скорины вскрыты 2 траншеи и шурф. Объекты Х-Х1 вв. представлены остатками глинобитного гончарного горна и углуб­ленных в материк сооружений. Вещевой материал представлен круговой керамикой, еди­ничными обломками плинфы, шпорой и др. Технологический анализ плинфы, обломков ке­рамики X-XI вв., а также глины из обнажения на окраине Моховского комплекса показал их идентичный состав. В Мохове существовало производство кирпича – «плинфотворение». В дальнейшем должен разъясниться вопрос о том, куда поступала выжженная здесь плинфа: для строительства в ближайшие города или для сооружения местного храма? Часть поселе­ния являлась городищем. На городище может указывать само расположение части памятника на эскарпированных отрогах коренной террасы. Площадь 150×150-200 м. Слой мощностью 0,4-0,5 м содержит преимущественно посуду X-XI вв., встречены обломки керамических сопел и др. С напольной стороны Причелка прослеживаются остатки распаханных оборони­тельных валов.

Мохов заметно выделяется из массива селищ и могильников радимичско-дреговичского пограничья. Мы имеем дело с крупнейшим и ранним поселением Руси на землях Верхнего Поднепровья. По своим особенностям оно сопоставимо с ОТРП IX XI вв. Иноэтничный (по отношению к местным дреговичам и радимичам) и разноэтничный состав моховского населения, его социально-обособленный и вооруженный характер, крупные раз­меры памятника позволяют предполагать, что на Днепре, недалеко от устья Сожа, размеща­лось обширное поселение, значительную часть жителей которого составляли воины с семья­ми. Только великие князья могли быть инициаторами создания и гарантами его жизнедея­тельности. Мохов активно функционировал как во времена Владимира Святославича, так и в период противостояния братьев Ярослава и Мстислава Владимировичей. В 1020-х гг. Мохов оказался во владениях Ярослава. Однако первые погребения появились здесь намного рань­ше конфликта сыновей Владимира. Проблему возникновения Моховского лагеря следует ис­кать вне плоскости только внутрирусских межкняжеских проблем.

Мохов находится почти в устье Сожа, на берегу озера, которое могло служить гаванью и местом верфей. Главная причина возникновения здесь крупного военизированного поселе­ния должна лежать в сферах военно-политической и социально-экономической. Если гово­рить о первой, то таковой могла быть необходимость для Киева подчинения дреговичей и радимичей. Мохов был крупным военным лагерем на днепровском отрезке пути «Большого полюдья», который поэтапно создавался и укреплялся Киевом в X – первой половине XI вв. (возможно, и с конца IX в.), т.е. в период «собирания» и консолидации восточнославянских земель вокруг Киева. Е.А. Шинаков образно отметил, что к 984 г. земля радимичей «оказа­лась окруженной как стальными клещами опорными пунктами русов», при покорении ради­мичей «русские применяли прием стратегического окружения их территории, как обычно поступали и с другими племенными союзами и княжествами». Затем они нападали на про­тивника из нескольких военных лагерей [22, с. 73]. Исследователь обозначил возможные се­верные, южные и восточные векторы экспансии Киева на радимичей. Материалы Мохова могут указывать и на юго-западное направление нанесения ударов. Понятно присутствие в Мохове воинов-кривичей (с семьями), прочих выходцев из иных территорий. Именно они, не связанные с местной этнической средой (особенно, со здешней аристократией), выступали инструментом подчинения Киеву аборигенного населения. «Северные» воины были основ­ным населением военных лагерей Руси второй половины X – первой половины XI вв. и в Брянском Подесенье (скандинавы, славяне, балты, финны) [23, с. 201

Родина оказавшихся в Мохове воинов-кривичей – Смоленщина или Полотчина. Если принять второе предположение, то полочане могли быть наняты или выведены («нарубле­ны») Владимиром Святославичем после разгрома княжества Рогволода в начале 980-х гг. Именно в конце X – первых десятилетиях XI вв. в Мохове начинают распространяться кри­вичские браслетообразные кольца. Впрочем, кривичи присутствовали здесь еще ранее. Об­ряд захоронения и инвентарь многих погребений Мохова конца X – первой половины XI вв. аналогичны кривичским курганам Заславля-Изяславля под Минском [6, с. 42-53].

Мохов уже в конце IX — первой половине X вв. функционировал в качестве одного из опорных пунктов киевского полюдья, организованного Олегом или Игорем и контролиро­вавшегося гарнизоном княжеских дружинников, союзников и наемников. Одной из главных задач Мохова могло быть противостояние радимичам, сохранявшим свою автономию до битвы 984 г. Северо-восточнее Мохова проходит южная граница курганов конца X-XI вв. (вероятно, отражающая и более ранние реалии) с этноопределяющими вещами радимичей. Мохов (вместе с Лоевом) как бы «запирает» главную водную артерию радимичей (Сож). Он мог являться очагом государственной экспансии в северном и северо-восточном направлени­ях. По мере ликвидации автономии, «окняжения» и христианизации радимичских земель, возрастания роли княжеских городов (Гомия, Речицы и др.) значение Мохова падает. В кон­це XT—XII вв. он превращается в одно из рядовых селений. Дружинные лагеря Руси (аналоги Мохова) прекращают свое существование в связи с тем, что в начале – первой половине XI вв. они выполнили свою историческую задачу по захвату «племенных» регионов и присое­динению их к Киеву.

В советской и постсоветской историографии ОТРП нередко называют «военными» или  «дружинными лагерями» [3, с. 139; 22, с. 73-79]. Их изучением занимались И.В. Дубов, В.А. Булкин, Г.С. Лебедев, А.Е. Леонтьев, В.Я. Петрухин, Т.А. Пушкина, П.П. Толочко, В.П.. Коваленко, Е.А. Шинаков и многие другие. «Классическими» примерами ОТРП в историографии представлены Ладога, Гнездово, Шесговица, Тимерево и др. [3; 13; 17, с. 50-59; 7, с. 51-83]. ОТРП, на первый взгляд, как будто занимают историко-типологическую нишу между сельскими поселениями и раннефеодальными городами Древней Руси. Общими признаками ОТРП выступают: 1) расположение на важнейших торговых артериях, в т.ч. на их волоковых участках; 2) значительный процент социально-обособленного военизированного населения; 3) крупные размеры поселений (Ладога – около 18 га, Гнездово – около 16 га, Тимерево-не менее 10 га, Менское – не менее 30 га) и сопутствующих им могильников (Гнездово – около 6000 курганов); 4) высокий уровень развития ремесел, в т.ч. узкоспециализированных; 5) свидетельства развитой международной торговли – наличие кладов и отдельных находок монет, весов, гирек-разновесов, предметов ближневосточного, среднеазиатского, европейского импорта и пр.; 6) наличие в топоструктуре многих памятников городищ (Гнездово, Шестовица, Менское и др.); 7) полиэтничный состав населения; 8) общая хронология (воз-1 никновение во второй половине VIII—IX вв. и полнокровное функционирование в X – начале (первой половине) XI вв., постепенное затухание активной жизни на протяжении XI в. Можно выделить и иные моменты, связывающие известные ОТРП в единую категорию памятников, но они требуют отдельного рассмотрения.

Социально-экономическую и политическую сущность ОТРП определяют по-разному. Можно попытаться выделить функции данной категории населенных пунктов. К ним следует причислить военную, торговую, ремесленную, аграрную. Можно предполагать и наличие фискально-административной функции. Все эти моменты решительно отмежевывают ОТРП от рядовых сельских поселений и тесно сближают их с городами. Наличие аграрной функции не должно смущать – даже крупные феодальные города Руси носили «полуаграрный» харак­тер [17, с. 79-99]. И.В. Дубов квалифицировал аналогичные поселения Верхнего Поволжья (Тимерево, Петровское и пр.) как «протогородские» [4, с. 70-72]. В.Я. Петрухин и Т.А. Пуш­кина трактуют такие памятники в качестве опорных пунктов великокняжеской власти [13, с. 109]. В целом, с последним мнением согласны В.П. Коваленко, А.П. Моця и Ю.Н. Сытый, которые рассматривают Шестовицу в качестве военного лагеря киевских князей [7, с. 53].

П.П. Толочко пришел к выводу, что исследователи ОТРП усматривают в них «практи­чески полный набор признаков раннефеодального города», хотя данного рода поселения не являются «стадией в жизни восточнославянского города», а только «одним из путей его об­разования». Оценка представляется справедливой. Однако ученый сделал заключение, что данный путь развития является «тупиковым», поскольку он был обусловлен преимуществен­но внешними факторами [17, с. 59]. Почти все исследователи, затрагивавшие вопросы исто­рии ОТРП, косвенно или напрямую связывают эту категорию поселений с городами. Но на­звать Гнездово, Шестовицу или Тимерево «городами» почти никто не решился. И главная тому причина – раннее угасание жизни на большинстве из них (XI в.). В письменных источ­никах не встречаются (кроме, может быть, Ладоги, Менска и некоторых иных) упоминания об этих пунктах. Это выглядит странным: молчанием обойдены как раз те самые крупные поселения, которые имеют признаки ранней урбанизации. А ведь именно эти центры должны были сыграть определяющую роль в становлении государства. В летописях есть Смоленск, но нет Гнездова, есть Чернигов, но нет Шестовицы, есть Ярославль, но нет Тимерево или Петровского. В чем же дело? Следует определиться с наименованием рассматриваемой кате­гории поселений. Соглашусь с П.П. Толочко в том, что широко бытующее название этих па­мятников ОТРП не совсем удачно отражает историческое содержание данной разновидности поселений [17, с. 50-51]. Впрочем, в дальнейшем изложении сохраню это наименование, от­давая дань традиции. Сомнение вызывает правильность определения ОТРП в качестве «от­крытых». В Гнездове и Шестовице сохранилось по два городища, Менское поселение стало известным именно благодаря своему городищу. Примеров достаточно, чтобы усомниться в «открытом» характере значительной части памятников. Определение изучаемых поселений в качестве «торгово-ремесленных» не представляется достаточным. Огромное значение тор­говли и ремесла в жизни ОТРП несомненно. Но если вспомнить о немалом количестве нахо­док сельскохозяйственных орудий труда, то следует признать и значительный удельный вес аграрных занятий. Особенно ярко эта картина проявилась на Менском поселении и в Шестовице [7, с. 61; 5, с. 30-63]. Значит, определять данную категорию поселений только в качест­ве «торгово-ремесленных» нельзя. И нельзя эти функции ставить на первый план, поскольку никаких реальных подсчетов соотношения торгового, ремесленного, аграрного и прочих элементов в экономике и социашном составе населения ОТРП нет.

Не только экономические параметры деятельности определяли сущность ОТРП. В оп­ределении ОТРП не отражена функция политико-административная. Исследователи отмеча­ют высокий процент среди жителей ОТРП военизированного населения. Думается, что именно этот фактор во многом и представляет историческое «лицо» рассматриваемых па­мятников. Не следует забывать, что в этих поселениях воинский компонент представлен по­всеместно. Тому подтверждение – большое количество предметов вооружения и воинского снаряжения. Анализ историко-археологического материала позволяет именовать рассматри­ваемые поселения «военизированными многофункциональными» (ВМФП). При всех недос­татках любого определения предложенное точнее соответствует историческому содержанию данной категории памятников.

Остается дискуссионным вопрос о топографическом и хронологическом соотношении ОТРП-ВМФП с «настоящими» городами. На расстоянии примерно 7-20 км (исключения есть, но они подтверждают правило) от рассматриваемых памятников обычно находятся ос­татки городов, известных летописям. Бинарное их расположение давно замечено: Гнездово – Смоленск, Тимерево – Ярославль, Сарский городок – Ростов, Шестовица – Чернигов, Левенка – Стародуб, Менское поселение – Минск на Свислочи. Перечень можно продолжить. От­сутствие в Смоленске разведанных отложений X в. способствовало развитию гипотезы о «переносе городов» [8, с. 70-72; 21, с. 63-72]. Действительно, археологи не нашли выражен­ных отложений X в. ни в Смоленске, ни, например, в Минске на Свислочи. Однако это не означает, что ранних слоев здесь не было. Раскопки велись не во всех частях исторических зон городов, а многовековыми строительными работами срезаны гектары наслоений. Впро­чем, по некоторым косвенным данным, «не-гнездовский» Смоленск в X в. действительно существовал и мог развиваться параллельно с Гнездовом [1, с. 6-8]. В большинстве случаев бинарного расположения собственно города и ОТРП-ВМФГ1 мы видим их синхронное (хотя бы на определенном отрезке времени) существование (с постепенным возвышением первого и медленным угасанием второго). Бесспорным представляется параллельная жизнедеятельность Ростова и Сарского городка, Шестовицы и Чернигова [9, с. 22; 7, с. 51-83]. Чем более тщательно исследованы «бинарные» памятники, тем больше оснований говорить об их одновременном существовании. Давно обращено внимание на типологическое родство ОТРП Руси и приморских «виков» Балтийского региона. П.П. Толочко пишет о сосуществовании «виков» Хайтхабу и города Шлезвига, Бирки и города Адельзо [17, с. 54]. Так в чем же причина параллельного существования ОТРП и феодальных городов? И почему практически все ОТРП угасают в XI в.? Ответ на первый вопрос сводится обычно к тому, что ОТРП выполняли преимущественно торгово-ремесленные функции, а города – административно-политические. Наверное, это так и есть (на стадии их сосуществования). Но остается непонятным, почему эти средоточия ремесла и торговли были в X-XI вв. территориально отнесены от городов (на части пешего хода) и почему княжеской власти в XII-XIII вв. (когда ОТРП прекратили существование) не мешало размещение в городах ремесленников и купцов. Видимо, дело не в них. Исследователи обнаруживают в составе населения ОТРП «военный, дружинный» (по терминологии данной работы – «военизированный») элемент, но лидирующая военная функция таких поселений напрасно «тонет» на фоне ремесленно-торговой, поскольку процент воинских захоронений в могильниках (так или иначе связанных с ОТРП) более чем высок.

Анализ историко-археологического материала подводит к выводу о том, что военизированные многофункциональные поселения Руси IX-XI вв. являлись ни чем иным, как топографически обособленными частями городов – своеобразными поселениями-спутниками. ВМФП объективно выполняли (дополняли, отчасти дублировали), вероятно, не все, но значительную часть спектра «городских» функций. Они действительно были отдельными поселениями, но преимущественно в географическом измерении. Превалирующее военное (военно-полицейское) направление жизнедеятельности во многом предопределило их «выносной» (за пределы «основной» части города) характер размещения. И здесь может скрываться часть разгадки этой, на первый взгляд, парадоксальной ситуации парного существования городов и их спутников. Воинские контингенты киевских князей во второй половине IX-X вв. (а потом – ближе к концу X в.) и их вассалов были предназначены для решения внешнеполитических проблем. Вторая, не менее важная, задача – «собирание» местных земель с ликвидацией власти «племенной» аристократии. В условиях становления государства киевские князья объективно не могли создать «общенациональную» регулярную армию и пошли по пути формирования армии из наемников, союзников и данников (при наличии у князей относительно не­больших профессиональных дружин). Летописец не раз подчеркивает «полиэтничный» состав войск великих князей IX-X вв. Но уже в летописных статьях, посвященных событиям второй половины XI—XIII вв., на этническую принадлежность великокняжеских и княжеских! ратников особенного внимания не обращается. Войско указанного периода формировалось уже не по этническому признаку. Летопись указывает на проблемы, возникавшие при расквартировке наемников. Около 980 г. у Владимира Святославича в Киеве случился острый конфликт с варягами. Выходцы с севера затребовали высокую плату за свой труд, объявив столицу Руси захваченной. Владимир отметил, что держать наемников в городе – опасно, ибо сотворят зло. В 1015 г. жители Новгорода Великого восстали против произвола разме­щенных в городе наемников Ярослава и их перебили [14, с. 92, 154]. Князья вынуждены бы­ли держать наемное воинство вне городских стен и создавать для них отдельные поселения.

Большая часть ОТРП исчезает к середине XI в. Это было связано с изменением направ­лений международных торговых путей и активной деятельностью власти по созданию горо­дов. Но были и другие факторы, которые способствовали затуханию жизни ОТРП. В конце IX – первой половине XI вв. идет процесс «огосударствливания» «племенных» территорий. Главным инструментом этой политики были ОТРП-ВМФП. В XI в. они выполнили свои за­дачи и постепенно сошли с исторической сцены. Во второй половине XI – начале XII вв. на Руси появляется масса феодальных замков, что свидетельствует о процессе оседания дру­жинного сословия на землю. Широкие экономические возможности окрепшего государства, далеко зашедший процесс феодализации позволил правителям перейти от практики «одари­вания» дружины и наемников деньгами, «оружием и портами» («вассалитет без ленов») к практике раздачи в держание или собственность земельных угодий с селами и крестьянами. Энергия разноплеменной массы воинов была направлена в русло обустройства феодальных хозяйств. Л.В. Черепнин показывал, что этот процесс был продолжительным, но примени­тельно ко второй половине XI в. он выступает свершившимся фактом [19, с. 126-251]. Ис­следователь принял во внимание материалы Смоленщины, которые свидетельствуют о мас­совом появлении в конце XI – начале XII вв. феодальных замков [15, с. 124]. Именно процесс развития феодальных отношений и оказался главным «могильщиком» ОТРП. Расцвет Ладоги и Гнездова-Смоленска приходится на IX-X вв., «звездный» час Шестовицы – X в., «взлет» Мохова – вторая половина X – первая половина XI вв. Эти даты отражают реальность по­этапной феодализации регионов Руси. Историю Мохова правомерно рассматривать на фоне событий присоединения к Киеву радимичей и дреговичей. Массовая раздача земель в фео­дальную собственность, формирование сословия бояр-землевладельцев ведет к тому, что Мохов ближе к концу XI в. сходит с исторической сцены как сколь-нибудь заметное явление.

Поселения, типологически родственные Мохову, сыграли огромную роль в становле­нии феодальных городов. Бинарное расположение Гнездово и Смоленска, Шестовицы и Чернигова, Менского поселения и Минска на Свислочи и т. д. отражает историческую зако­номерность и не может быть случайностью. Полагаю, что ОТРП-ВМФП были составными частями раннегородской историко-топографической структуры. Их расположение примерно в 7-20 км от «настоящих» феодальных центров не имеет принципиального значения для оп­ределения исторической природы первых. Мохов, как показано выше, демонстрирует яркий пример ОТРП-ВМФП, но рядом с ним как будто нет города, упомянутого в летописи. В све­те последних археологических наблюдений, можно утверждать: историческим спутником Мохова был Лоев, в котором имеются остатки городища и обширного укрепленного поселе­ния. Изучение Мохова поднимает вопрос о неравномерности процессов феодализации Руси.

Литература

1. Асташова, Н.И. К вопросу о древнем Смоленске / Н.И. Асташова, В.Я. Петрухин // Культура и история средневековой Руси: тез. конф., посвящ. 85-легию со дня рождения чл.-корр. АН СССР А.В. Арциховского, Москва, 24-26 декабря 1987 г. / Ин-т археологии АН СССР.-М., 1987.-С. 6-8.
2. Богомольников, В.В. Радимичи (по материалам курганов X-XII вв.) / В.В. Богомольников; под ред. О.А. Макушникова. – Гомель: Изд-во ГГУ им. Ф. Скорины, 2004. – 226 с.
3. Булкин, В.А. Археологические памятники Древней Руси IX-XI веков / В.А. Булкин, И.С. Дубов, Г.С. Лебедев; под ред. А.Н. Кирпичникова. – Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1978. – 150 с.
4. Дубов, И.В. К проблеме «переноса» городов в Древней Руси / И.В. Дубов // Генезис и развитие феодализма в России: проблемы историографии. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1983. – С. 70-72.
5. Загорульский, Э.М. Возникновение Минска / Э.М. Загорульский. – Минск: Изд-во БГУ им. В.И. Ленина, 1982. – 358 с.
6. Заяц, Ю.А. Заславль в эпоху феодализма / Ю.А. Заяц; под ред. Г.В. Штыхова. – Мінск: Навука і тэхніка, 1995. – 207 с.
7. Коваленко, В. Археологические исследования Шестовицкого комплекса в 1998-2002 гг. / В. Коваленко, О. Моця, Ю. Сытый // Мат-ли Міжнародн. польового археолгічн. семінару, Чернігів – Шестовиця, 17-20 липня 2003 р. / Ін-т археології НАМ України та ін.; редкол.: П.П. Толочко (голови, ред.) [та ін.]. – Чернігів: Сіверянська думка, 2003 – С. 51-83.
8. Корзухина, Г.Ф. Русские клады ІХ-ХІІІ вв. / Г.Ф. Корзухина. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1954, — 159с.
9. Леонтьев, А.В. Сарское городище в истории Ростовской земли (VIII –XI вв.): автореф. дис. канд. ист. наук: 07.00.06 / А.В. Леонтьев; ИА АН СССР. – М., 1975. – 22 с.
10. Лесман, Ю.М. О сидячих погребениях в древнерусских могильниках / Ю.М. Лесман // КСИА. – 1981.–Вып. 164.–С. 52-58.
11. Лысенко, П.Ф. Дреговичи / П.Ф. Лысенко; под ред. В.В. Седова. – Минск: Навука і тэхніка, 1991. – 244 с.
12. Нидерле, Л. Славянские древности / Л. Нидерле. – М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1956. – 450 с.
13. ГІетрухин, В.Я. К предыстории древнерусского города / В.Я. Петрухин, Т.А. Пушки­на // История СССР. – 1979. – № 4 — С. 100-112.
14. Повесть временных лет / под ред. В.П. Андриановой-Перетц. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1950.-Ч. I. – 406 с.
15. Седов, В.В. Сельские поселения центральных районов Смоленской земли (VІІІ-ХV вв.) / В.В. Седов // МИА. – М.: Изд-во АН СССР, 1960. – Вып. 92. – 158 с.
16. Седов, В.В. Восточные славяне в VI—XIII вв. Археология СССР / В.В. Седов // М.: Наука, 1982. – 328 с.
17. Толочко, П.П. Древнерусский феодальный город / П.П. Толочко; под ред. С.А. Вы­соцкого. – Киев: Наукова думка, 1989. – 256 с.
18. Успенская, А.В. Курганы Южной Белоруссии Х-ХШ вв. / А.В. Успенская // Тр. ГИМ. – М.: Госкультпросветиздат, 1953. – Вып. 22. – С. 97-124.
19. Черепнин, Л.В. Русь: спорные вопросы феодальной земельной собственности в IX-XIV вв. / Л.В. Черепнин // Пути развития феодализма (Закавказье, Средняя Азия, Русь, При­балтика). – М.: Наука, 1972. – С. 126-251.
20. Штыхаў, Г.В. Крывічы: Па матэрыялах раскопак курганоу у Паўночнай Беларусі / Г.В. Штыхаў; пад рэд. М.А. Ткачова. – Мінск: Навука і тэхніка, 1992. – 191 с.
21. Штыхов, Г.В. Города Полоцкой земли (IX—XIII вв.) / Г.В. Штыхов; под ред. В.П. Даркевича. – Минск: Наука и техника, 1978. – 160 с.
22. Шинаков, Е.А. От пращи до скрамасакса: На пути к державе Рюриковичей / Б.А. Шинаков. – Брянск: Изд-во Брянского гос. университета, 1995. – 274 с.
23. Шинаков, Е.А. Этапы развития и особенности государственности в Подесенье в древнерусскую эпоху / Е.А. Шинаков // Деснинские древности: сб. мат-лов Межгосударств. научн. конф., посвящ. памяти Ф.М. Заверняева; ред. Е.И. Прокофьев. – Брянск: Брян. обл. типогр., 2002. – Вып. II. – С. 16-22.
24. Krasnodebski, D. Mediaval Borderland Inhabitants / D. Krasnodebski // Pipeline of Ar­chaeological Treasures. – Poznan, 2000. – 117 s.

Автор: О.А. Макушников
Источник: Известия Гомельского государственного университета имени Ф. Скорины, №5(68), 2011.