К вопросу о локальных культурах «свидерских традиций» в мезолите Восточной Беларуси

В последние годы по мезолиту Восточной Беларуси получены новые данные [10, с. 77-89], используются более совершенные методы в изучении материалов. Изменился и взгляд на возможности накопленной базы источников в решении проблем освоения первобытным человеком рассматриваемой территории после окончания ледниковой эпохи. Однако до сих пор для мезолита региона проблема взаи­модействия древнего населения остается вполне актуальной, и после выделения здесь своеобразных ло­кальных культур тема культурных контактов стала предметом острых научных дискуссий. Это связано не только с тем, что один и тот же круг источников разными исследователями интерпретировался по- разному, но и различным пониманием природы его происхождения. Еще в 1970 — 1980-е годы в мезолите Верхнего Поднепровья были выделены отдельные локальные культуры «свидерских традиций», своеоб­разие которых подчеркивалось синтезом целого ряда финальнопалеолитических и мезолитических куль­тур — гренской и свидерской — в составе сожской культуры позднего мезолита [6; 7; 11; 12], свидерской и лингбийской в контексте днепро-деснинских древностей [15-18].

Но уже в 1990-е годы среди отечественных исследователей четко обозначились явные противоре­чия как на уровне представлений о генезисе и хронологии выделенных культур, так и в определении са­мих понятий о «сожской» и «днепро-деснинской» культурах. В этой ситуации появилась необходимость в проведении всестороннего анализа и сравнительной культурно-хронологической идентификации имею­щихся материалов. Изучение коллекций опорных мезолитических памятников Белорусского Посожья позволило нам в начале 2000-х годов считать выделенные культуры несостоятельными и в конечном итоге отказаться от автохтонной концепции развития мезолита Беларуси [8-10].

Публикация И.Н. Езепенко в первом томе энциклопедического издания «Археалогія Беларусі» (2009), которая, по сути, вновь реанимировала понятие «днепро-деснинская культура» [23, с. 307], заставила еще раз обратить внимание на проблему идентификации материалов так называемых «локальных культур «свидерских традиций» и определить их место в мезолите Беларуси.

Основная часть. Появление идеи о «местном» мезолите в Восточной Беларуси было не случай­ным. Отказ в 1950-е годы от стадиального схематизма в представлениях о каменном веке Восточной Ев­ропы [1, с. 96-120], утверждение концепции археологической культуры, признание мезолита как от­дельной исторической эпохи, использование более совершенных методов исследования памятников и последовавшее за этим увеличение источниковой базы потребовали от отечественных исследователей разработки региональной схемы развития мезолита. 1970-1980-е годы стали тем временем, когда полу­ченный в итоге широкомасштабных раскопок памятников материал позволил утвердить модель автохтон­ного развития мезолитических культур Верхнего Поднепровья на примере сожских и днепро-деснинских древностей. Их локальное своеобразие сводилось к понятию «аккультурации» (взаимодействия, взаимо­влияния) традиций отдельных культурных явлений финального палеолита и мезолита, среди которых доминантой выступала свидерская культура.

Учитывая, что история изучения и круг проблем сожской и днепро-деснинской культур неоднократ­но освещались в литературе [6, с. 5-10; 7, с. 10-13; 8, с. 8-14; 9, с. 74-76; 11, с. 3-7; 15, с. 11-15; 18, с. 40-59], ограничимся краткой характеристикой материалов этих культурных явлений.

Сожская культура, по данным В.Ф. Копытина, территориально включала стоянки бассейна Сожа (Горки-2, Журавель, Клины-2, Присно), Днепра (Береговая Слобода, Новый Быхов-2, Рдица), Березины (Городок, Василевичи-2, Михайловка) и Беседи (Аврамов Бугор, Бабулин Бугор, Столбун) [11, с. 48-58, 64, 79-86; 12, с. 264-265]. По мнению В.Ф. Копытина, сожские древности — результат слияния двух культурных традиций раннего мезолита — гренской и свидерской [11, с. 48; 12, с. 264]. Гренские черты прослеживались в технике расщепления кремня, основанной на монофронтальном снятии пластин и отще- пов с одно- и двухплощадочных нуклеусов, и отдельных типах орудий, основной заготовкой для которых был отщеп; свидерские — в формах наконечников стрел [11, с. 48; 12, с. 264]. Хронология сожской культу­ры, как считал В.Ф. Копытин, укладывалась в пределах VI-V тыс. до н. э., а исторические судьбы населе­ния связывались с формированием верхнеднепровской неолитической культуры [11, с. 48, 59; 12, с. 264].

Взгляды В.Ф. Копытина на генезис и хронологию сожской культуры разделяла Е.Г. Калечиц [6; 7]. При этом исследовательница отмечала особое положение памятников Центральной Беларуси, сформиро­ванных «на основе сильных культурных импульсов свидера со свойственной ему пластинчатостью», что «дает основание для выделения в Березинском бассейне специфического явления, не получившего пока названия» [7, с. 71].

Несколько иной подход в решении проблем финального палеолита и мезолита Верхнего Поднепровья содержится в работах В.П. Ксензова [15-18]. На основе полученных материалов им первоначально была выделена позднемезолитическая культура, получившая название «верхнеднепровской» [14, с. 11-19]. Однако в конце 1980 — середине 1990-х годов В.П. Ксензов предложил новую интерпретацию материалов по мезолиту Верхнего Поднепровья в рамках днепро-деснинской культуры, генетические корни которой им связывались со свидерской культурой [15, с. 41-52, 126]. Эта «постсвидерская» культура была пред­ставлена памятниками верховьев Днепра, Восточного Полесья и Среднего Подесенья [15, с. 41-105, 126]. В своем развитии она прошла три этапа. К первому этапу были отнесены стоянки Яново, Дальнее Лядо, Лудчицы, Латки, Королева Слобода, Шихов, Верхи, Костюковка; ко второму — Балка-1, Бор, Залесье-4, Корост, Раска, Смячка-14А, Б, Г. Эти два этапа датировались ранним мезолитом в пределах пребореала — бореального времени [15, с. 48]. Третий этап (начало VI — конец V тыс. до н. э.) представлен стоянками Береговая Слобода, Василевичи-2, Городок-4, Красновка-1А, Тайманово, Стасевка, Взлужье, Гайшин, Горки, Замостовье, Новый Быхов-2, Рдица, Студенец [15, с. 93-105].

Критериями для подобного хронологического деления памятников стали характерные для каждого выделенного этапа формы наконечников стрел и облик кремневого инвентаря в целом. Если на первом этапе, как считал В.П. Ксензов, были известны в основном симметричные наконечники стрел, выполнен­ные в свидерской или постсвидерской манере, то на втором под влиянием гренской культуры в днепро- деснинских комплексах появляются ассиметричные наконечники [15, с. 93-105]. Всего в материалах позднего этапа днепро-деснинской культуры В.П. Ксензовым было выделено семь типов наконечников [15, с. 95-96]. Кроме этого, в поздних днепро-деснинских комплексах, как считает В.П. Ксензов, встре­чаются вкладышевые орудия, ланцетовидные наконечники, наиболее характерные для стоянок бассейна р. Березина, пластины с затупленным краем, трапеции [16, с. 71, 74, 77; 17, с. 14; 18, с. 40-59].

Генетические корни днепро-деснинской культуры В.П. Ксензов искал среди памятников свидер- ской (иволистные и черешковые наконечники с плоской вентральной обработкой насада, концевые скребки удлиненных пропорций, срединные и ретушные резцы на пластинах, рубящие орудия с перехва­том, техника расщепления, основанная на снятии пластин с двухплощадочных нуклеусов) и лингбийской (черешковые наконечники, наконечники с боковой выемкой) традиций [16, с. 82-83; 17, с. 15; 18, с. 56]. Основываясь на данном положении, В.П. Ксензов ставил под сомнение возможность формирования со­жской культуры на базе свидерской и гренской культур и объяснял это отсутствием в Посожье свидер­ских памятников и малочисленностью гренских [17, с. 11].

По мнению ученого, основным типом-заготовкой для орудий труда днепро-деснинской культуры была пластина, что являлось свидерской чертой [17, с. 11-12, 14-15]. Пластинчатость особенно под­черкивалась для памятников бассейна р. Березина. И только на стоянках Посожья в качестве заготовки широко использовался отщеп. Это стало основанием для выделения В.П. Ксензовым двух локальных групп: «западной (бассейн Березины) и восточной (бассейны Сожа и Днепра)» [16, с. 77-78; 17, с. 15].

Нетрудно заметить, что в рассуждениях исследователей мезолита Восточной Беларуси наблюда­лась попытка обоснования культурной специфики конкретной территории, которая выражалась в идее синтеза традиций ряда финальнопалеолитических и мезолитических культур. При этом для характери­стики выделенных локальных культур использовались коллекции одних и тех же памятников, что вызы­вало некоторые недоразумения.

Первое противоречие возникло уже в самом названии культур. Оставалось непонятным: сожская и днепро-деснинская культуры — это два разных культурных явления или одно, но выраженное в разных названиях? Понятие «сожская культура» появилось на страницах публикаций не случайно, поскольку именно в Посожье были получены достаточно выразительные коллекции, позволившие выделить и дать характеристику этому культурному явлению. Понятие «днепро-деснинская культура» в территориальном отношении было шире и охватывало не только бассейны Березины, Верхнего Днепра, Сожа, но и Сред­ней Десны и нижней Припяти.

По мнению В.Ф. Копытина, включение деснинских материалов в состав днепро-деснинской культуры ошибочно, так как они дают яркий пример распространения геометрических микролитов, не характерных для Верхнего Поднепровья [11, с. 50-51]. Однако деснинский бассейн в культурном отношении проявляет многообразие [3; 5; 21, с. 28-35] и, как считает В.П. Ксензов, несправедливо не замечать близость кремне­вого инвентаря верхнеднепровских поселений днепро-деснинской культуры и стоянок типа Смячка-14. Последние им были включены в круг памятников раннего этапа днепро-деснинской культуры [16, с. 66].

Между тем Е.Г. Калечиц подвергала сомнению возможность объединения в рамках днепро-деснинской культуры различных «в геоморфологическом отношении и по насыщенности кремнем областей» [7, с. 71]. Сорокин А.Н. признает днепро-деснинскую культуру историографически несостоятельной и считает, что кремневые комплексы этой культуры смешаны [22, с. 124-125]. По мнению Л.Л. Зализняка, сожская или днепро-деснинская древности появились в результате взаимодействия двух культур и не являются уникальными явлениями в мезолите Верхнего Поднепровья [4, с. 230]. Смешанные памятники являются либо свидерскими, либо гренскими, в зависимости от того, какие из признаков этих культур доминируют [4, с. 230]. В этой связи Л.Л. Зализняк считает эталонную для сожской культуры стоянку Горки свидер­ской и датирует ее кремневый инвентарь началом пребореального времени [4, с. 229].

Представляется, что концепция формирования днепро-деснинской культуры, по В.П. Ксензову, ни­чего нового не предлагает и во многом является противоречивой. В противовес схеме генезиса сожской культуры В.Ф. Копытина «свидер + гренск» им была предложена своя культурологическая модель мезоли­та Белорусского Поднепровья, не меняющая в целом суть понятия конгломератной культуры — «свидер (на раннем этапе) + лингби (на позднем)».

Так, В.П. Ксензов считал, что свидерское население Полесья испытало «сильное влияние (культу­ры лингби — А. К.), в результате чего появляются памятники, сочетавшие в инвентаре свидерские и позд- нелингбийские черты» [17, с. 15]. Однако гренская культура у этого же автора возникла на лингбийской основе, что отчетливо проявляется в наличии «массивных широколиственных наконечников с толстым черешком, обработанным только по краям», и черешковых ассиметричных наконечников [17, с. 11]. Процесс заселения северных районов Верхнего Поднепровья населением лингби, считал В.П. Ксензов, «фиксируют памятники Эжяринас 16, Дярежничя 31, Глинас 6, Красносельский 5,7 и др.» [17, с. 11], ко­торые являются «вторым генетическим компонентом» днепро-деснинской культуры [17, с. 15]. Следова­тельно, если происхождение гренской культуры В.П. Ксензовым выводилось из лингбийской, которая также являлась одним из генетических компонентов днепро-деснинских древностей, являлось ли обосно­ванным отрицание сожской культуры В.Ф. Копытина?

Обратимся к хронологии и интерпретации кремневого инвентаря памятников сожской и днепро- деснинской культуры. Нерешенность этих вопросов подчеркивается отсутствием дат, полученных с помо­щью естественнонаучных методов, четко стратифицированных памятников, слои которых не сохраняют органику. Поэтому единственный выход из этого положения исследователи видели в анализе кремневого инвентаря, основанном на сравнительной типологии. В качестве датирующих признаков отмечались: топография стоянок, скребково-резцовый показатель, распространение различных форм наконечников, присутствие в коллекциях незначительного количества трапеций. Обратим внимание, что соотношение скребков и резцов отнюдь не свидетельствует о возрасте памятника, а может говорить о специфике хозяй­ственной деятельности или специализации по изготовлению определенных типов орудий труда [7, с. 72].

Наличие наконечников типа Хинтерзее (Коромка, Горки, Журавель) и трапеций также не может являться надежным индикатором для датировки памятников позднемезолитическим возрастом. Первые происходят из нестратифицированных стоянок и, по верному замечанию А.Н. Сорокина, определяются типологически [22, с. 62]. В отношении трапеций можно заметить, что время их появления относится еще к заключительным этапам палеолита. В материалах иеневской и песочноровской культур они полу­чают распространение в пребореальное время [4, с. 216-224; 5, с. 60-62; 13, с. 38-60; 24, р. 272-279]. По данным Л.Л. Зализняка, находки трапеций на свидерских стоянках Полесья могут свидетельствовать либо о поздних примесях, либо о раннем их появлении, поскольку в Раске и Смячке-14 они обнаружены в четких стратиграфических условиях [20, с. 92-93, 107].

Для ранней группы памятников, которую В.П. Ксензов датирует пребореалом — бореалом (10 300-8 000 лет назад), характерно, как отмечалось выше, «типологическое однообразие», которое проявляется в распространении черешковых постсвидерских наконечников [17, с. 12, 14]. Однако происхождение «второго генетического компонента», отчетливо проявляющегося в комплексах позднего этапа (8 000-7 000 лет назад), «связано с появлением в финальном палеолите в южной части лесной зоны Восточной Европы населения культурной традиции лингби…» [17, с. 15]. И далее: «Вероятно, на рубеже плейстоцена- голоцена оно вступило в контакт со свидерским населением, проживавшем в основном на территории Полесья…» [17, с. 15]. После этого «смешанное население мигрирует на восток, в деснинский регион, где оставляет памятники ранней группы, а затем «на север, освоив к концу мезолита бассейны Сожа, Верх­него Днепра, Березины в южных и центральных частях Беларуси» [17, с. 15].

Если на рубеже плейстоцена-голоцена появляются памятники «смешанной традиции», то право­мерно ли утверждение о «типологическом однообразии» кремневого инвентаря раннего этапа днепро- деснинской культуры? Наглядно это противоречие отражено и в приложенных к статьям иллюстрациях [16, с. 72, 78; 17, с. 12-13], где вместе с «постсвидерскими» формами наконечников стрел ранней груп­пы памятников демонстрируются «лингбийские» черешковые и «гренские» ассиметричные с боковой выемкой, известные также в комплексах позднего этапа днепро-деснинской культуры (ср., например, рис. 3: 3-4 с рис. 4: 3-4 [17, с. 12-13]). Не совсем понятен и тезис о «сильном влиянии населения лингби на свидерцев», которое проявляется только лишь в наличии «черешковых наконечников и наконечников с боковой выемкой» (весь остальной типологический набор связан со свидерской культурой) [17, с. 15].

Не менее противоречивой была схема формирования сожской позднемезолитической культуры, особенно относительно места и роли гренских традиций в сложении этой культуры. Ведь сама сожская культура относилась к числу «постсвидерских культур» или «культур свидерских традиций» эпохи мезо­лита [7, с. 66-67; 11, с. 49, 54]. Кроме этого, оставалось неизвестным, какая группа памятников гренской культуры могла стать генетическим продолжением для сожских древностей. Ведь гренские материалы, судя по публикациям, типологически неоднородны, что признавал и сам В.Ф. Копытин. Например, крем­невый комплекс стоянки Боровка ученый связывал с мезинскими традициями, а Коромку — с Межиричами и Добраничевкой [11, с. 14-25; 12, с. 258-260]. На это обстоятельство обратили внимание А.Е. Кравцов и А.Н. Сорокин, которые предположили, что на территории Верхнего Поднепровья имеются «чистые» аренсбургские памятники типа Боровка и синкретические типа Коромка, сочетающие в себе аренсбург- ские и свидерские черты, при условии источниковедческой надежности последних [13, с. 16].

Еще одно противоречие наглядно выступает, когда В.Ф. Копытин связывал формирование со­жской культуры с поселениями типа Баркалабово, которые он характеризует как свидерские и сравнива­ет «с памятниками позднего этапа бутовской и неманской мезолитических культур, что обусловлено об­щей свидерской основой их формирования» [11, с. 49, 54]. Во-первых, «памятники типа Баркалабово» образовывала коллекция всего одной стоянки — Баркалабово, поэтому о выделении отдельного типа па­мятников здесь не может быть и речи. Во-вторых, за признанием факта выделения отдельного типа памятников признаем факт локальности свидерской культуры. В-третьих, как справедливо заметила Е.Г. Калечиц, между памятниками свидерской и сожской культур существует хронологический разрыв в две тысячи лет [7, с. 66]. А это делало не ясным: либо сожская культура сформировалась в раннем мезо­лите и ее материалы требовали соответствующего удревнения, либо «свидерская культура продолжала развиваться на мезолитическом этапе» [7, с. 66].

Между тем Е.Г. Калечиц в решении этого вопроса приняла последнюю версию. В критическом об­зоре проблем мезолита Восточной Беларуси исследовательница отмечала особое положение мезолитиче­ских памятников Нижнего Посожья, где было зафиксировано развитие свидерских традиций, особенно в бассейнах Ипути и Беседи [7, с. 66]. При этом «сильные импульсы» культурных влияний свидера дово­дились Е.Г. Калечиц до конца неолита, и доказывалось это присутствием постсвидерских наконечников стрел в кремневом инвентаре стоянок верхнеднепровской неолитической культуры. По этому поводу Е.Г. Калечиц отмечает следующее: «Материалы мезолитических поселений Нижнего Посожья, в отличие от расположенных севернее, носят отчетливые следы преемственности свидерской традиции кремнеоб­работки, которые сохранялись здесь и в неолите» [7, с. 66]. Получается, что в мезолите бассейна р. Сож существовало, по крайней мере, две локальных группы памятников: одна из них отчетливо просматривает­ся в материалах стоянок Нижнего Посожья, другая — среди стоянок, «расположенных севернее» [7, с. 66].

Однако такое территориальное различие среди памятников свидерской традиции в низовьях Сожа и группы стоянок, «расположенных севернее», объяснялось Е.Г. Калечиц фактом давления «постсвидерцев» на местное гренское население: «По-видимому, племена свидерской традиции (постсвидерцы), проник­шие в Нижнее Посожье, на мезолитическом этапе развития расселились в бассейнах Ипути и Беседи, оттеснив местное гренское население к северу» [7, с. 67].

Насколько возможной и реальной была экспансия «племен постсвидерцев» в бассейн р. Сож, при­ведшая к оттоку части аборигенного гренского населения на север ареала, об этом, по мнению Е.Г. Кале­чиц, позволяют судить данные палеодемографии.

Впервые в отечественной историографии Е.Г. Калечиц попыталась провести реконструкцию демо­графической ситуации в каменном веке Восточной Беларуси [7, с. 163-167], в то же время предупредив о несовершенстве использованного ею метода подсчетов, основанного на оценке «количества биомассы, приходящейся на единицу площади, с учетом естественного прироста, не нарушающего экологическое равновесие» [7, с. 164-165]. И все же Е.Г. Калечиц, например, для гренской культуры в финальном палео­лите определила 25 человек, составлявших одну общину, которая обитала на площади 860 кв. км [7, с. 164].

Но, буквально, через 1,5-2 тысячи лет, после окончания ледниковой эпохи гренское население воз­росло в 60 (!) раз и составило 1 500 человек или 50 общин, проживавших теперь на территории 45 тыс. кв. км [7, с. 164]. Следовательно, для того чтобы «оттеснить» гренских охотников из Нижнего Посожья, коли­чество «постсвидерцев» в раннем мезолите должно быть или пропорционально равным, или превосхо­дить численно. Однако это не согласуется с ранее высказанным мнением Е.Г. Калечиц о малочисленно­сти свидерских поселений в восточной части Белорусского Полесья и Верхнего Поднепровья [7, с. 66].

Даже если признать де-факто «свидерское давление» в низовьях Сожа на местное гренское насе­ление, то становится очевидной противоречивость всей концепции формирования сожской культуры, по которой: «Синтез гренских и свидерских традиций привел к созданию сожской культуры — генетической основы верхнеднепровской неолитической» [7, с. 67].

Противоречивый характер приобрел и тезис о совпадении ареалов гренской и сожской культур. «Поскольку ядро ареала гренской культуры, — пишет Е.Г. Калечиц, — находится на территории верховий долин Днепра, Сожа и их притоков, естественно, что сменившие их поселения сожской культуры кон­центрируются там же» [7, с. 71]. Следовательно, площадь распространения стоянок сожской культуры должна была соответствовать прежним размерам территории обитания гренских охотников в раннем мезолите, т.е. приблизительно 45 тыс. кв. км [7, с. 164]. Но население сожской культуры, предполагает Е.Г. Калечиц, насчитывало всего 500 человек, или 15 общин, против 50 гренских, объединявших ранее около 1500 человек [7, с. 164]. Само же сожское население проживало на территории площадью всего лишь 16 тыс. кв. км [7, с. 164]. И это вновь вызывает очередной вопрос: почему 8-6 тыс. лет назад зона обитания и количество сожских охотников сократились в три раза, тем более что в позднем мезо­лите в Верхнем Поднепровье, как считали исследователи, сложились весьма благоприятные природно­климатические условия и само население сожской культуры стало более оседлым [7, с. 66]?

Удивительным является и то, что и сожская, и днепро-деснинская культуры относились к кругу культур свидерских традиций. И это несмотря на то, что генетической основой, например, сожских древ­ностей была гренская культура (техника расщепления кремня, формы орудий труда) при сохранении не­которых элементов свидерской. Главным же критерием «свидерскости» кремневых комплексов стоянок Верхнего Поднепровья и Посожья являлось, безусловно, наличие в них «вплоть до развитого неолита постсвидерских наконечников стрел» [7, с. 67]. К числу «постсвидерских» относились наконечники из пластин, черешок которых, «как правило, подработан плоской ретушью с брюшка и выделен путем двух­стороннего ретуширования со стороны брюшка или противолежащей ретушью со спинки и с брюшка» [7, с. 65].

Не менее парадоксальной была попытка демонстрации связи свидерской культуры с сожскими и/или днепро-деснинскими древностями. Достаточно обратить внимание на отношение исследователей к самой свидерской культуре на территории Восточной Беларуси. Незначительное число свидерских памятников (обычно указывалось три местонахождения: Яново-1, Яново-2 и Баркалабово) невольно наталкивало на мысль, что в финальном палеолите — раннем мезолите — отдельные группы свидерского населения смогли достичь только правобережья Днепра. Расселение свидерских охотников в восточ­ном направлении, по мнению В.П. Ксензова, сдерживалось обитавшем здесь населением гренской культу­ры [17, с. 5-15]. Тогда становится непонятным, какую роль при очевидной малочисленности памятни­ков смогла сыграть свидерская культура в формировании днепро-деснинского и/или сожского мезолита?

Даже если признать факт малочисленности свидерских памятников как результат слабой изу­ченности этого культурного явления на территории Восточной Беларуси, что сегодня вполне очевидно [10, с. 80-81], то находки черешковых наконечников с плоской подтеской черешка не обязательно должны быть напрямую связаны именно со свидерской культурой. Учитывая то, что в последние годы в Восточной Беларуси стали известны памятники, на которых наконечники стрел с плоской подтеской че­решка атрибутированы другими культурными явлениями эпохи мезолита (бутовская, кудлаевская), опре­деление места свидера на этой территории в генезисе локальных мезо- и неолитических культур требует серьезного источниковедческого обоснования.

Естественно, все это осложняет решение вопроса о характере развития и влияния свидерских тра­диций на протяжении мезолита в Верхнем Поднепровье. И на данном этапе историографии мы, к сожа­лению, не располагаем тем фактическим материалом, который может позволить нам или напрямую связывать свидер с мезолитом рассматриваемого региона, или говорить об отдельной локальной группе па­мятников, возникшей на свидерской основе.

Возникает и другой вопрос, насколько введенные в научный оборот коллекции отвечают критери­ям «чистоты» и «достаточности»?

Анализ публикаций и некоторых коллекций, полученных в ходе изучения мезолитических стоянок Верхнего Поднепровья, показывает, что критике источников не уделялось должного внимания. Только в последние годы появилось несколько работ, затрагивающих проблему археологического источника для территории Верхнего Поднепровья. Смешанными, по мнению ряда специалистов, считались такие сто­янки, как Аврамов Бугор, Бабулин Бугор, Гренская, Красновка -1Б, Рекорд, Речица-2, возможно, Горки, Коромка и Печенеж [11, с. 47; 16, с. 70; 22, с. 127, 141]. Культурная принадлежность некоторых поселений (Дальнее Лядо, Журавель, Криничная, Печенеж) интерпретировалась по-разному [11, с. 12, 48; 12, с. 264; 15, с. 48-51, 123-124; 22, с. 125].

Изучение коллекций опорных памятников мезолита Верхнего Поднепровья показало присутствие в их составе разнокультурных и разновременных материалов.

Данные анализа вещевого материала отдельных мезолитических памятников Восточной Беларуси отражены в таблице.

Культурно-хронологическая идентификация материалов некоторых мезолитических памятников Восточной Беларуси (состояние источников)

Основная часть коллекций образована в результате механического смешения находок в культур­ных отложениях, которые стратиграфически не выражены. Например, в кремневом комплексе эпоним- ной стоянки сожской культуры Горки выделены материалы свидерской и гренской культур финального палеолита, бутовской культуры эпохи мезолита и среднеднепровской культуры бронзового века.

То же самое можно сказать и о находках еще одного эталонного памятника, так называемого «за­падного локального варианта днепро-деснинской культуры», — Береговая Слобода, на котором присутст­вуют свидерский и гренский комплексы финального палеолита, кундский эпохи мезолита, днепро­донецкий эпохи неолита (кремневые изделия и фрагменты лепной керамики с характерной орнаментаци­ей поверхности), среднеднепровский бронзового века. Смешанные разнокультурные материалы содер­жат стоянки Аврамов Бугор, Бабулин Бугор, Гренская, Тайманово и др.

Заключение

Сожская и днепро-деснинская культуры, которые ранее включались в круг памятников постсвидерских традиций, не имеют самостоятельного значения в мезолите Восточной Беларуси. В их комплексах мы не находим подтверждения представления о «слиянии» традиций разных культур, основ­ной из которых была свидерская [8, с. 8-14; 9, с. 74-76; 10, с. 77-89]. Здесь нет также каких-либо спе­цифических, типообразующих признаков, которые могли бы характеризовать эти культурные явления как локальные. Скорее всего, если речь идет о новой локальной культуре, то прежде всего должны вы­ступать не просто представления о заимствованиях, а идеи об эволюционном или инновационном пути развития технокомплекса нового культурного образования. И неважно, будет это сожская, днепро- деснинская или другая, так называемая конгломератная, культура, состав ее находок должен отражать качественно новые технические изменения, в том числе и те, которые могли появиться в результате ак­культурации традиций. Но данные археологии по финальному палеолиту и мезолиту Верхнего Поднеп- ровья пока не дают и, вероятно, не дадут окончательного ответа на вопрос об условиях, характере и ме­ханизме культурного взаимодействия на этой территории.

На примере сожской и/или днепро-деснинской культур мы имеем дело только с понятием о про­стом заимствовании готовых форм изделий (в первую очередь наконечников стрел), которые выполнены в абсолютно разных технологических традициях: либо свидерских, либо гренских, либо лингбийских и т.д. Кроме этого, для характеристики сожских и днепро-деснинских древностей были использованы коллек­ции, синкретический комплекс находок которых является результатом механического смешения разно­культурных и разновременных материалов, что теперь не вызывает сомнений.

Присутствие нестратифицированных памятников финального палеолита и мезолита в Верхнем Поднепровье, наличие типологически разнородных в культурном и хронологическом отношениях форм кремневого инвентаря делают проблемным установление источниковедческой надежности имеющихся материалов. Значит ли это, что нам следует отказаться от возможности использования такого круга ис­точников? Считаем, что нет, поскольку их изучение, по крайней мере, дало возможность обосновать фи­нальный палеолит для территории Белорусского Посожья [10, с. 77-89]. Тот факт, что нам удалось об­наружить явление синкретизма в результате смешанности материалов, очень важен для понимания того культурного многообразия, которое сложилось на рассматриваемой территории в конце позднеледнико­вого времени, что определяет перспективные направления будущих исследований.

Литература

1. Воеводский, М.В. Мезолитические культуры Восточной Европы / М.В. Воеводский // Краткие сооб­щения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры АН СССР. — 1950. — Вып. XXXI. — С. 96 — 120.
2. Зализняк, Л.Л. Мезолит Юго-Восточного Полесья / Л.Л. Зализняк. — Киев: Наукова думка, 1984. — 120 с.
3. Зализняк, Л.Л. Охотники на северного оленя Украинского Полесья эпохи финального палеолита / Л.Л. Зализняк. — Киев: Наукова думка, 1989. — 176 с.
4. Залізняк, Л.Л. Фінальний палеоліт північного заходу Східної Європи / Л.Л. Залізняк. — Київ: Нац. ун-т «Киево-Могилянська Академія», 1999. — 283 с.
5. Залізняк, Л.Л. Фінальний палеоліт і мезоліт континентальної України. Культурний поділ та періодизація / Л.Л. Залізняк // Кам’яна доба України. — Київ, 2005. — Вип. 8. — 184 с.
6. Калечиц, Е.Г. Памятники каменного и бронзового веков Восточной Белоруссии / Е.Г. Калечиц. — Минск: Наука и техника, 1987. — 158 с.
7. Калечиц, Е.Г. Человек и среда обитания. Восточная Беларусь. Каменный век / Е.Г. Калечиц. — Минск: Экоперспектива, 2003. — 223 с.
8. Колосов, А.В. История изучения и проблемы историографии сожской мезолитической культуры / А.В. Колосов // Веснік МДУ імя А.А. Куляшова. — 2005. — № 4. — С. 8-14.
9. Колосов, А.В. Сожская мезолитическая культура: проблемы изучения / А.В. Колосов // Романовские чтения-2: сб. тр. междунар. науч. конф., Могилев, 10-11 ноября 2005 г.; МГУ им. А.А. Кулешова; под ред. О.В. Дьяченко. — Могилев, 2006. — С. 74-76.
10. Колосов, А.В. Финальный палеолит и мезолит Посожья / А.В. Колосов // Матэрыялы па археалогіі Беларусі; Нац. акад. навук Беларусі, Ін-т гісторыі. — Мінск, 2010. — Вып. 18: Даследаванні каменнага і бронзавага вякоў (Да юбілеяў У.Ф. Ісаенкі і М.М. Чарняўскага). — C. 77-89.
11. Копытин, В.Ф. Памятники финального палеолита и мезолита Верхнего Поднепровья / В.Ф. Копытин. — Могилев, 1992. — 86 с.
12. Копытин, В.Ф. Финальный палеолит и мезолит Верхнего Поднепровья / В.Ф. Копытин // Tanged points cultures in Europe. — Lublin, 1999. — С. 256-266.
13. Кравцов, А.Е. Актуальные вопросы Волго-Окского мезолита / А.Е. Кравцов, А.Н. Сорокин. — М.: АН СССР, Ин-т археологии, 1991. — 65 с.
14. Ксензов, В.П. Поздний мезолит Белорусского Правобережья Днепра / В.П. Ксензов // Советская ар­хеология. — 1986. — № 1. — С. 11-28.
15. Ксензов, В.П. Палеолит и мезолит Белорусского Поднепровья / В.П. Ксензов. — Минск: Наука и тех­ника, 1988. — 134 с.
16. Ксензов, В.П. Мезолитическая днепро-деснинская культура / В.П. Ксензов // Гістарычна-археалагічны зборнік; Нац. акад. навук Беларусі, Ін-т гісторыі. — 1994. — № 5. — С. 61-86.
17. Ксензов, В.П. Финальный палеолит и мезолит Поднепровья Беларуси / В.П. Ксензов // Российская археология. — 1997. — № 1. — С. 5-20.
18. Ксензов, В.П. Мезолит Северной и Центральной Беларуси / В.П. Ксензов // Матэрыялы па археалогіі Беларусі; Нац. акад. навук Беларусі, Ін-т гісторыі. — Мінск, 2006. — Вып. 13. — 158 с.
19. Кудряшов, В.Е. К вопросу о кудлаевской культуре эпохи мезолита на Могилёвщине / В.Е. Кудряшов, О.Л. Липницкая // Дняпроўскі край: паведамленні абласной краязнаўчай канферэнцыі. — Магілёў, 1993. — С. 27-29.
20. Неприна, В.И. Памятники каменного века Левобережной Украины / В.И. Неприна, Л.Л. Зализняк, А.А. Кротова. — Киев: Наукова думка, 1986. — 178 с.
21. Сорокин, А.Н. Мезолит бассейнов Десны и Оки (по материалам работ Деснинской экспедиции) / А.Н. Сорокин // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института археологии АН СССР. — 1986. — Вып. 188. — С. 28-35.
22. Сорокин, А.Н. Мезолит Жиздринского Полесья. Проблема источниковедения мезолита Восточной Европы / А.Н. Сорокин. — М.: Наука, 2002. — 251 с.
23. Язэпенка, І.М. Днепра-дзяснінская культура / І.М. Язэпенка // Археалогія Беларусі: энцыкл.: у 2-х т.; рэдкал. Т.У. Бялова (гал. рэд.) [і інш.]. — Мінск: Беларус. энцыкл. імя П. Броўкі, 2009. — Т. 1: А — К. — С. 307.
24. Kravtsov, A.E. Concerning the dating of the yenevo culture / A.E. Kravtsov // Tanged pointes cultures in Europe. Lublin, 1999. — Р. 272-279.

Автор: А.В. Колосов
Источник: Вестник Полоцкого государственного университета. Серия A, Гуманитарные науки.- Новополоцк, 2012. — № 1. — С. 11-18.