История изучения и проблемы историографии сожской мезолитической культуры

Сожская мезолитическая культура была выделена В.Ф. Копытиным в 1970-е гг. в результате многолетнего изучения стоянок Посожья, верхнего течения Днепра и бассейна р. Березина [6, с 46-51; 10, с. 48-58,64, 79-86). История изучения дан­ной культуры неоднократно освещалась в археологической литературе [4, с. 5­10; 5, с. 10-13; 10, с. 3-7; 13, с.11-15]. Автор статьи ставит своей целью обратить внимание на основные этапы истории изучения и историографию сожской культу­ры, что даст возможность проследить степень решения актуальных проблем ме­золита региона на протяжении последних ста лет.

В литературе традиционно выделяется три этапа истории изучения мезоли­тических памятников Верхнего Поднепровья. Первый этап относится ко второй половине XIX — началу XX в. Он характеризуется как период сбора и коллекцио­нирования древностей, открытия первых местонахождений эпохи мезолита (В.Е. Данилевич, Е.Р. Романов) [1, с. 12-19; 19, с. 144-145; 20, с. 97-111].

Второй этап начался с середины 1920-х гг. и совпал по времени со станов­лением научных учреждений в БССР. Толчком для перехода на качественно но­вый уровень исследований послужили экспедиционные работы К.М. Поликарповича, в процессе которых было найдено большое количество памятников [17; 18]. На данном этапе в белорусской археологии появилась возможность гово­рить о мезолите как самостоятельной области исследования, а также выдвинуть положение о культурном своеобразии этой эпохи.

На третьем этапе (1970 — начало 1990-х гг.) происходит количественный рост стационарных исследований и накопление источниковедческой базы, что спо­собствовало выработке конкретных схем исторического развития Верхнего Под­непровья в эпоху мезолита. Систематизируя материалы изученных памятников,

В.Ф. Копытин выделил сожскую мезолитическую культуру, в ареал которой были включены стоянки бассейнов Сожа (Горки, Журавель, Кпины II, Присно), Днепра (Береговая Слобода, Новый Быхов II, Рдица), Березины (Городок, Василевичи, Михайловка) и Беседа (Аврамов Бугор, Бабулин Бугор, Столбун) [10, с. 48-58,64, 79-86]. По мнению исследователя, данная культура представляла собой явле­ние, сформированное на базе двух культурных традиций — гренской и свидерской [10, с. 48]. Гренские черты прослеживаются в технике расщепления кремня, основанной на монофронтальном снятии пластин и отщепов с одно- и двухпло­щадочных нуклеусов, с сохранением желвачной корки на тыльной стороне и от­дельных типах орудий, основной заготовкой для которых был отщел; свидерские — в формах наконечников стрел [10, с. 48].

Общим вопросам истории изучения каменного века Беларуси посвящены также работы K.M. Поликарповича, А.Н. Лявданского, В.Д. Будько, Г.А. Митрофанова, Г.А. Кохановского, Л.В. Алек­сеева, B.C. Вергей и др.

Хронология сожской культуры, по В.Ф. Копытину, укладывается в пределах VI-V тыс. до н.э., а исторические судьбы населения связываются с формирова­нием верхнеднепровской неолитической культуры [10, с. 48, 59].

Взгляды В.Ф. Копытина на генезис и хронологию сожской культуры разделя­ла Е.Г. Калечиц [4-5]. При этом исследовательница отмечает особое положение памятников Центральной Беларуси, сформированных “на основе сильных куль­турных импульсов свидера со свойственной ему пластинчатостью”, что “дает основание для выделения в Березинском бассейне специфического явления, не получившего пока названия” [5, с. 71].

Несколько иной подход к решению культурно-исторических вопросов эпохи мезолита Верхнего Поднепровья содержится в работах В.П. Ксензова [12-151. На основе полученных материалов им была выделена позднемезолитическая культу­ра, получившая первоначально название “верхнеднепровская” [12, с. 11-19]. Ее тер­ритория занимала обширные пространства бассейнов Березины, Днепра и Сожа. В обобщающем монографическом исследовании “Палеолит и мезолит Белорусско­го Поднепровья” (Мн., 1988 г.) и ряде статей [14, с. 61-86; 15, с. 5-20] он предложил новую интерпретацию материалов в рамках днепро-деснинской культуры.

В территориальном отношении днепро-деснинская культура представлена памятниками Верхнего Поднепровья, Восточного Полесья и Среднего Подесенья [13, с. 41-105, 126]. Генетические корни культуры В.П. Ксензов вначале свя­зывал со свидером, а в ее развитии выделял три этапа [13, с. 41-52, 126]. В 1990-е гг. данный исследователь пересмотрел хронологию культуры и уточнил ее происхождение [14, с. 61-83; 15, с. 11-15]. В первую, наиболее раннюю группу, им были включены памятники Смячка XiVA, Б, Г, Бор, Балка, Залесье, Раска, Баркалабово, Шихов, Королева Слобода, Латки, Чижаха, которые по типологи­ческому составу коллекций однообразны. В инвентарях второй хронологичес­кой группы (Береговая Слобода, Рдица, Новый Быхов II, Городище-2, Красновка IA, Михайловка, Горки II, Загорины I, Дорошевичи, Лясковичи, Рожава I) появля­ются “ранее неизвестные формы орудий” [14, с. 76-77; 15, с. 14]. Это различие, по мнению исследователя, основывается на присутствии в коллекциях памятни­ков поздней группы, кроме постсвидерских форм наконечников, наконечников черешковых без подправки насада плоской ретушью и наконечников с боковой выемкой [14, с. 71, 77; 15, с. 14], Кроме этого, в поздних комплексах встречаются вкладышевые орудия, ланцетовидные наконечники, наиболее распространен­ные в бассейне р. Березина, пластины с затупленным краем, трапеции [14, с. 71, 74, 77; 15, с. 14].

Генетические корни днепро-деснинской культуры В. П. Ксензов считает воз­можным искать в памятниках свидерской (иволистные и черешковые наконеч­ники с плоской вентральной обработкой насада, концевые скребки удлиненных пропорций, срединные и ретушные резцы на пластинах, рубящие орудия с пере­хватом, техника расщепления, основанная на снятии пластин с двухплощадоч­ных нуклеусов) и лингбийской (черешковые наконечники, наконечники с боковой выемкой) традиций [14, с. 82-83; 15, с. 15]. Основываясь на данном положении, он ставит под сомнение возможность формирования сожской культуры на базе свидерской и гренской культур [10, с. 48-58, 59], что объясняет отсутствием в Посожье свидерских памятников и малочисленностью гренских [15, с. 11].

По мнению В.П. Ксензова, техника расщепления и орудийный состав инвентарей свидетельствуют о том, что основным типом-заготовкой для орудий труда днепро-деснинской культуры служила пластина, что является свидерской чер­той [15, с. 11-12, 14-15]. Пластинчатость особенно характерна для памятников бассейна р. Березина. Вместе с тем на стоянках Посожья в качестве заготовки широко использовался отщеп, что и явилось основанием для выделения двух локальных групп: “западной (бассейн Березины) и восточной (бассейны Сожа и Днепра)” [14, с. 77-78; 15, с. 15].

Таким образом, современный период исследований характеризуется прак­тической реализацией принципов историзма археологической науки, появлени­ем обобщающих работ на основе археологических материалов, резким увели­чением источников, ростом теоретического уровня науки, активной разработкой и фактическим внедрением новой методики археологических исследований. В то же время складывается сложная и до конца не ясная картина сосущество­вания на Верхнем Днепре разновременных и разнокультурных памятников, ос­тается нерешенной проблема происхождения, хронологии и исторических судеб населения сожской и/или днепро-деснинской культур.

Первое противоречие проявляется уже в самом названии, что вызывает некоторое недоразумение — это два культурных явления или одно? Название “сожская культура” появилось на страницах публикаций не случайно, поскольку именно в Посожье были получены достаточно выразительные коллекции, по­зволившие выделить и дать характеристику этому культурному явлению. Поня­тие днепро-деснинская культура в территориальном отношении шире и охваты­вает не только бассейны Березины, Верхнего Днепра, Сожа, но и Средней Десны и нижней Припяти. В.Ф. Копытин считал ошибочным включение деснинских ма­териалов в состав днепро-деснинской культуры, т.к. они дают яркий пример распространения геометрических микролитов, не характерных для Верхнего Поднепровья (6, с. 50-51]. Однако деснинский бассейн в культурном отношении многообразен (см., например, Сорокин А.Н. Мезолит бассейнов Десны и Оки (по материалам работ Десниской экспедиции) // КСИА. Вып. 188. — М., 1986, с. 28­35) и, по мнению В.П. Ксензова, не справедливо не замечать близость кремне­вых инвентарем верхнеднепровских поселений и стоянок типа Смячка XIV, пос­ледние из которых включены им в круг памятников раннего этапа днепро-деснинской культуры [14, с. 66].

Между тем Е.Г. Калечиц подвергает сомнению возможность объединения в рамках днепро-деснинской культуры различных “в геоморфологическом отно­шении и по насыщенности кремнем областей” [5, с. 71]. А.Н. Сорокин признает днепро-деснинскую культуру историографически несостоятельной и считает, что кремневые комплексы этой культуры смешаны [21; с. 124-125]. По мнению Л.Л. Зализ­няка, сожская, или днепро-деснинская, культура появилась в результате взаи­модействия двух культур и не является уникальным явлением [3, с. 230]. Сме­шанные памятники являются либо свидерскими, либо гренскими в зависимости от того, какие из признаков этих культур доминируют [3, с. 230]. В этой связи Л.Л. Зализняк считает стоянку Горки свидерской и датирует ее кремневый ин­вентарь началом пребореального времени [3, с. 229].

По нашему мнению, концепция формирования днепро-деснинской культу­ры, по В.П. Ксензову, ничего нового не предлагает и во многом противоречива. В противовес схеме генезиса “свидер+гренск”, по В.Ф. Копытину, им была пред­ложена новая — “свидер (на раннем этапе)+лингби (на позднем)”, не меняющая сути проблемы. В.П. Ксензов считал, что свидерское население Полесья испы­тало “сильное влияние (со стороны носителей традиций культуры лингби — А.К.), в результате чего появляются памятники, сочетавшие в инвентаре свидерские и позднелингбийские черты” [15, с. 15]. Однако гренская культура у этого же авто­ра возникла на лингбийской основе, что отчетливо проявляется в наличии “мас­сивных широколиственных наконечников с толстым черешком, обработанным только по краям”, и черешковых ассиметричных наконечников [15, с. 1г]. При этом заселение северных районов Верхнего Прднепровья населением лингби “фик­сируют памятники Эжяринас 16, Дярежничя 31, Глинас 6, Красносельский 5, 7 и др.” [15, с. 11], которые являются “вторым генетическим компонентом” днепро-деснинской культуры [15, с. 15]. Следовательно, если происхождение гренской культуры выводится из лингбийской, которая также является одной из основ днепро-деснинской, является ли обоснованным отказ от взглядов В.Ф. Копытина? Да и сожская культура, по представлениям В.Ф. Копытина, не ограничивалась только Посожьем.

Теперь обратимся к хронологии и интерпретации кремневых инвентарей памятников сожской и днепро-деснинской культуры. Нерешенность этих вопро­сов подчеркивается отсутствием дат, полученных с помощью естественнонауч­ных методов, четко стратифицированных памятников, слои которых не сохраня­ют органику. Поэтому единственный выход из этого положения исследователи видели в анализе кремневого инвентаря, основанном на сравнительной типоло­гии. В качестве датирующих признаков отмечались: топография стоянок, скреб­ково-резцовый показатель, распространение различных форм наконечников, присутствие в коллекциях незначительного количества трапеций. Обратим вни­мание, что соотношение скребков и резцов отнюдь не свидетельствует о возра­сте памятника, а может говорить о специфике хозяйственной деятельности или специализации по изготовлению определенных типов орудий труда [5, с. 72]. Наличие наконечников типа Хинтерзее (Коромка, Горки, Журавель) и трапеций также не может являться надежным индикатором для датировки памятников позднемезолитическим возрастом. Первые происходят из нестратифицированных стоянок и, по верному замечанию А.Н. Сорокина, определяются типологи­чески [21, с. 62]. В отношении трапеций можно заметить, что время их появле­ния относится к заключительным этапам палеолита [2, с. 234-236; 16, с. 107; 20, с. 44]. В материалах иеневской культуры они получают распространение в пребореальное время [11,21, с. 128]. По данным Л.Л. Зализняка, находки трапеций на свидерских стоянках Полесья могут свидетельствовать либо о поздних приме­сях, либо о раннем их появлении, поскольку в Раске и Смячке XIV они обнаруже­ны в четких стратиграфических условиях [16, с. 92-93,107].

Для ранней группы памятников, которую В.П. Ксензов датирует пребореалом-бореалом (10300 — 8000 лет назад), как отмечалось выше, характерно “ти­пологическое однообразие”, которое проявляется в распространении черешко­вых постсвидерских наконечников [15, с. 12,14]. Однако происхождение “второго генетического компонента”, отчетливо проявляющегося в комплексах позднего этапа (датируется автором статьи атлантическим периодом (8000-7000 лет назад)), “связано с появлением в финальном палеолите в южной части лесной зоны Восточной Европы населения культурной традиции лингби…” [15, с. 15]. И далее: “Вероятно, на рубеже плейстоцена-голоцена оно вступило в контакт со свидерским населением, проживавшем в основном на территории Полесья…” [15, с. 15]. После этого “смешанное население” мигрирует на восток, в деснинский регион, где оставляет памятники ранней группы, а затем “на север, освоив к концу мезолита бассейны Сожа, Верхнего Днепра, Березины в южных и цент­ральных частях Беларуси” [15, с. 15]. Если на рубеже плейстоцена-голоцена по­являются памятники “смешанной традиции”, то правомерно ли утверждение о “типологическом однообразии” кремневых инвентарей раннего этапа? Наглядно это противоречие отражено и в приложенных к статьям иллюстрациях [14, с. 72,78; 15, с. 12-13], где вместе с постсвидерскими формами наконечников стрел ран­ней группы памятников демонстрируются “лингбийские” черешковые и ассимеnричные с боковой выемкой, известные также в комплексах позднего этапа куль­туры (сравните, например, рис. 3: 3-4 с рис. 4: 3-4 [15, с. 12-13]). Не совсем ясен тезис о “сильном влиянии населения лингби на свидерцев”, которое проявляет­ся только лишь в наличии “черешковых наконечников и наконечников с боковой выемкой” (весь остальной типологический набор связан со свидерской культу­рой) [15, с. 15].

Ничего не дает для решения проблем генезиса и хронологии сожской куль­туры и понятие о распространении техники расщепления, отдельных форм ору­дий труда и использовании в качестве заготовки отщепа как доказательства ее формирования на базе гренской культуры. Не акцентируя внимание на всю про­блематику последней, отметим, что на данный момент не известно, какая группа гренских памятников стала генетическим компонентом для сожской культуры. Ведь гренские древности, судя по публикациям, типологически неоднородны, что признавал и сам В.Ф. Копытин. Например, материалы стоянки Боровки уче­ный связывал с мезинскими традициями, а комплекс Коромки — с Межиричами и Добраничевской [10, с. 14-25]. На это положение обратил внимание А.Н. Соро­кин, который предположил, что на территории Верхнего Поднепровья имеются чистые аренсбургские памятники типа Боровка и синкретические типа Коромка, сочетающие в себе аренсбургские и свидерские черты при условии источнико­ведческой надежности последних [11, с. 16]. Кроме этого, одностороннее парал­лельное снятие заготовок с одно-двухплощадочных нуклеусов при неоформлен­ном контрфронте было характерно не только для гренской техники расщепления, но встречается и на стоянках свидерской традиции Баркалабово на Верхнем Днепре и в устье р. Смячь на Средней Десне. Очевидно, характер сырья и спе­цифика памятников, территориально приуроченных к выходам меловых пород, содержащих в обилии кремневое сырье, оказывали влияние на типологический состав и облик кремневых инвентарей. Следовательно, причины разногласий по преимущественному использованию того или иного типа заготовки и попытки увязать это явление с определенной (гренской или свидерской) культурной тра­дицией кроются в геоморфологических особенностях тех регионов, где работа­ли исследователи.

Еще одно противоречие наглядно выступает, когда В.Ф. Копытин связывает формирование сожской культуры с поселениями типа Баркалабово, которые он характеризует как свидерские и сравнивает “с памятниками позднего этапа бу­товской и неманской мезолитических культур, что обусловлено общей свидерс­кой основой их формирования’* [10, с. 49. 54]. Между памятниками свидерской и сожской культур существует хронологический разрыв в 2 тыс. лет, на что обрати­ла внимание и Е.Г. Калечиц: либо стоянки сожской культуры существовали на раннемезолитическом этапе, либо свидерская культура продолжала развивать­ся в мезолитическое время [5, с. 66]. Проведение аналогий с бутовской культу­рой является также нелогичным, поскольку для ее памятников были получены абсолютные даты, определяющие существование этой культуры в конце пребореала — бореальный период [11, с. 44-52, 57].

Возникает и другой вопрос: насколько введенные в научный оборот коллек­ции отвечают критериям “чистоты” и “достаточности”? В настоящее время про­блема источника занимает одно из главных мест в археологии каменного века и неоднократно затрагивалась в литературе [11; 21]. Особенно это касается мате­риалов тех памятников, которые не имеют четко выраженного культурного слоя и расположены в непосредственной близости от сырьевых ресурсов.

Анализ публикаций и некоторых коллекций, полученных в ходе изучения мезолитических стоянок Верхнего Поднепровья, показывает, что критике источ­ников не уделялось должного внимания. Только в последние годы появилось несколько работ, затрагивающих проблему археологического источника для тер­ритории Верхнего Поднепровья. Смешанными, по мнению ряда специалистов, считаются такие стоянки, как Аврамов Бугор, Бабулин Бугор, Гренская, Красновка ІБ, Рекорд, Речица II, возможно, Горки, Коромка и Печенеж [5, с. 161; 10, с. 47; 11, с. 16; 14, с. 70; 21, с. 127,141]. Культурная принадлежность некоторых поселений (Дальнее Лядо, Журавель, Криничная, Печенеж) интерпретируется по-разному [10, с. 12,48; 13, с. 48-51,123-124; 21, с. 125]. Не исключено, что для решения региональных проблем мезолита могли привлекаться статистически непредставительные коллекции, требующие источниковедческой проверки.

В этой связи целесообразно рассмотреть позицию в отношении эталонности памятника, материалы которого являются культурноопределяющими. Напри­мер, таковой является стоянка Горки, коллекция которой опубликована В.Ф. Копытиным как единый позднемезолитический комплекс [10, с. 49-54]. За годы раскопок на памятнике было заложено 11 раскопов общей площадью 1700 кв. м [10, с. 49]. На изученных площадях наблюдались кремневые скопления, концен­трация которых в отдельных местах достигала более 200 ед. на квадратный метр, которые В.Ф. Копытин рассматривал как производственные места по обработке кремневого сырья [10, с. 51].

Судя по плану расположения раскопов [9, рис. 1], раскоп-2 1980 г., например, расположен от раскопа-1 1989 г. на расстоянии 170 м, а от раскопа 1985 г. и вовсе на 270 м. Возьмем одну из категорий кремневого инвентаря — предметы вооруже­ния, которые являются одним из определяющих признаков культуры. Так, на пло­щади всех раскопов были найдены черешковые наконечники стрел с плоской вен­тральной обработкой черешка (доминируют) и черешковые наконечники без нее [10, с.53]. Только в раскопе 1977 г. были обнаружены трапеция и ассиметричные черешковые наконечники гренского типа [7, л. 4], а в раскопе 1979 г. — еще один фрагмент трапеции [8, л. 5]. Может ли этот факт свидетельствовать о культурном синкретизме всего кремневого инвентаря стоянки и сожской культуры в цепом либо демонстрирует нам пример инокультурной примеси? Является ли полученный комплекс (комплексы?) находок одновременным? В личном архиве В.Ф. Копытина содержится достаточно интересное, на наш взгляд, замечание по поводу одно­временности материалов стоянки Горки.’ В нем исследователь высказывает пред­положение о неоднократном заселении данного урочища.

Таким образом, история изучения памятников эпохи мезолита в последние годы свидетельствует о несомненных успехах в деле интерпретации получен­ных материалов, однако они далеко недостаточны. Ранее выработанные схемы требуют пересмотра и уточнения. Особое внимание необходимо уделить про­блеме генезиса и хронологии, путям культурной адаптации и формирования эт­нокультурных связей в эпоху мезолита Верхнего Поднепровья. Решение постав­ленных проблем возможно только на основе сравнительного типолого­-технологического анализа статистически и источниковедчески надежных коллек­ций с привлечением методов математического моделирования и статистичес­кой обработки материалов с помощью ЭВМ.

Литература

1. Данилевич В.Е. Стоянка и мастерская каменного века в Могилевской губернии, исследованные летом 1893 г. // Киевская старина. Отд. I. — Киев, 1895.
2. Залізняк Л.Л. Фінальнйй палеоліт Лівобережноі Украіны //Археологический аль­манах. -№ 3. — Донецк, 1994.
3. Залізняк Л.М. Фінальний палеоліт північного заходу Східноі Европи. — Кй’ів, 1999.
4. Калечиц Е.Г. Памятники каменного и бронзового веков Восточной Белоруссии. — Мн., 1987.
5. Калечиц Е.Г. Человек и среда обитания. Восточная Беларусь. Каменный век. — Мн., 2003.
6. Копытин В.Ф. Поздний мезолит Посожья // Изыскания по мезолиту и неолиту СССР. — Л., 1983.
7. Копытин В.Ф. Отчет о раскопках мезолитического поселения у дер. Горки и в ур. Гренск в 1977 году // Архив ИИ НАН Беларуси, д. Ns 567.
8. Копытин В.Ф. Отчет об исследовании мезолитических памятников в Могилевс­кой области II Архив ИИ НАН Беларуси, д. № 640.
9. Копытин В.Ф. Отчет об изучении мезолитического поселения Горки в 1989 году // Архив ИИ НАН Беларуси, д. № 1121.
10. Копытин В.Ф. Памятники финального палеолита и мезолита Верхнего Поднеп­ровья. — Могилев, 1992.
11. Кравцов А.Е., Сорокин А.Н. Актуальные вопросы Волго-Окского мезолита. — М., 1991.
12. Ксензов В.П. Поздний мезолит Белорусского Правобережья Днепра IIСА. -1986. — № 1.
13. Ксензов В.П. Палеолит и мезолит Белорусского Поднепровья. — Мн., 1988.
14. Ксензов В.П. Мезолитическая днепро-деснинская культура // Пстарычна-археалагічны зборнік. — 1994. — N8 5.
15. Ксензов В.П. Финальный палеолит и мезолит Поднепровья Беларуси // Российс­кая археология. — 1997. — № 1.
16. Неприна В.И., Зализняк Л.Л., Кротова А.А. Памятники каменного века Левобе­режной Украины. — К, 1986.
17. Палікарповіч К.М. Дагістарычныя стаянкі сярэдняга і ніжняга Сожа // Працы ка­федры археалёгіі. Т.1. — Мн., 1928.
18. Палікарповіч К.М. Дагістарычныя стаянкі сярэдняга Сожа II Працы кафедры археалегіі. Т. 2. — Мн., 1930.
19. Романов Е.Р. Две археологические разведки // Могилевская старина. Вып. III — Могилев, 1903.
20. Романов Е.Р. Археологический очерк Гомельского уезда // Записки Северо-­Западного отделения Русского географического общества. Кн. I. — Вильно, 1910.
21. Сорокин А.Н. Мезолит Жиздринского Полесья. Проблема источниковедения ме­золита Восточной Европы. — М., 2002.
     

Summary

The Sozh culture was distinguished by V.F. Kopytin in 1970’s as a result of many years’ study of the Mesolithic monuments in the Upper Dnieper region. The problems of the history of this study as well as the historiography of this culture have been examined in the article. On the basis of the investigation of various literary and archeological sources the author distinguishes the following problems. the genesis, chronology and interpretation of the materials obtained.

* Автор выражает огромную благодарность и признательность Г.Г. Копытной и О.В. Колесневой за возможность использовать материалы личного архива В.Ф. Копытина в своих работах.

Автор: А.В. Колосов
Источник: Веснік Магілёўскага дзяржаўнага універсітэта імя А. А. Куляшова. — 2005. — № 4. — С. 8—14.