Еще и теперь в старообрядческом мире Гомельщина слывет как одна из былых его столиц. Ныне на самой Гомельщине старообрядчество, оставившее очень глубокий трехвековой след, воспринимается белорусским населением как явление органичное и исконное, сродненное, хотя и почти не слившееся с местным социально-культурным ландшафтом, вписанное в него как бы на правах особо важного слагаемого, к тому же как бы коренного. Здешние старообрядцы оказали заметное влияние на многие стороны культурной жизни белорусов Гомельщины, отдельные представители которых даже принимали “старую веру”.
Первые старообрядческие поселения на Гомельщине, входившей тогда в состав Речи Посполитой, возникли уже в конце XVII в. Особенно известными среди них стали расположенные в непосредственной близости от ее административного центра ветковские слободы, именуемые собирательно Веткой. Часто Ветку, куда бежали преследуемые старообрядцы со всей России, называют и первым старообрядческим поселением в Польше. Ветка, по словам старообрядческих историков, “долгое время служила руководящим центром духовной жизни старообрядчества” [1, с. 22]. Русские правительственные команды не раз ходили за польский или литовский рубеж разорять Ветку и угонять ее жителей в Россию. Первый раз это случилось в 1735 г. Тезис некоторых современных исследователей о том, “что письменных источников по Ветке сохранилось мало” [2, с. 113] верен лишь отчасти, так как большое число документов, касающихся ветковских слобод, находится в составе многих фондов различных архивных собраний, преимущественно санкт-петербургских.
В памяти старообрядцев всех согласий и, прежде всего старообрядцев-поповцев, Ветка — крупнейший “духовный центр”, где примерно в 1695 г. была построена первая в истории старообрядчества церковь и стала регулярно совершаться литургия. Ветковские старообрядцы выработали свой собственный церковный устав, оказавший большое влияние на развитие старообрядческой церковной практики; создали собственную школу иконного письма, рукописного дела; значительно способствовали появлению и развитию старообрядческого книгописания, до сих пор все еще остающегося малоизученным [3].
От нынешних северо-восточных границ Гомеля до Ветки, расположенной на левом берегу Сожа, едва ли более 10 км. В черте же самого Гомеля ныне есть несколько старообрядческих Поселений, самое значительное из них слобода Новая Мильча (по старинному Миличи), основанная в начале XVIII в. К юго-западу от Новой Мильчи на р. Узе в огромном бору (ныне это зона отдыха гомельчан) располагался знаменитый Лаврентьев монастырь, созданный выходцем с Ветки иноком Лаврентием. Собственно начало истории монастыря совпадает с моментом “первой ветковской выгонки” в 1735 г. Инок Лаврентий бежал тогда от Царских воинских команд в леса на р. Узу, построил здесь келью и маленькую часовню. Постепенно, как свидетельствуют старообрядческие сказания и устные предания, тут образовался людный монастырь, прославившийся святостью жизни своих иноков Помимо выходца из (калуги инока Лаврентия, особо почитаем старообрядцами инок-схимник Лаврентьева монастыря Викентий, московский уроженец, прославленный у старообрядцев в качестве преподобного [4]. Созданные позднее, в 1750-1760-х гг., вокруг Лаврентьева старообрядческие монастыри основывались преимущественно пришельцами из Московского края. Макарьев монастырь — иноком Макарием, уроженцем Вереи; Асахов скит или Чолнский монастырь в известном ныне курортном месте — Чонки — старцем Иосафом, выходцем из Гжатска.
Летом 1775 г., почти сразу же после I-го раздела Речи Посполитой в 1772 г. и присоединения восточных земель Белоруссии с Гомельщиной к Российской империи, императрица Екатерина II подписала указ, согласно которому герою Турецкой войны фельдмаршалу П.А. Румянцеву-Задунайскому жаловалась “для увеселения его деревня в 5000 душ в Белоруссии”. С этого времени владельцами Гомеля становятся Румянцевы, преобразуют его в частнособственническое местечко, каковым он становится с 1777 г., а уездный центр переводят за р. Сож за три версты от графской резиденции, где на месте старообрядческого поселка строится будущий город Белица. Тогда же, в 1775 г., П.А. Румянцев-Задунайский предоставляет гомельским старообрядцам возможность построить в его имении новые монастыри, самый значительный из них в предместье Гомеля в Спасовой слободе. Особое внимание фельдмаршал обращает на Лаврентьев монастырь, игумен которого Феофилакт, сменивший умершего в 1778 г. Лаврентия, даже ведет с П.А. Румянцевым-Задунайским долгие беседы на богословские темы. Пророчество игумена Лаврентия, якобы сделанное им в 1778 г., о том, что “великий боярин, владетель мест сих… соделает спасение… святой обители сей”, оправдалось. Владелец Гомеля взял своих подцанных-старообрядцев под надежную защиту и даже покровительствовал им, наделяя сельскохозяйственными угодьями и лесом.
Еще большее внимание своим подданным-старообрядцам стал уделять сын П.А. Румянцева-Задунайского государственный канцлер Н.П. Румянцев, к которому гомельское имение отошло в 1796 г. Именно это обстоятельство впоследствии побудило известного публициста и писателя, действительного статского советника по ведомству Министерства внутренних дел П.И. Мельникова, специально заметить, что “в известных нам правительственных архивах сохранились следы о странном покровительстве” Н.П. Румянцева “старообрядческим монастырям, которое до некоторой степени не может не казаться загадочным” [5, с. 316]. Многочисленные заметки и записки П.И. Мельникова о старообрядчестве, среди которых огромное число экземпляров чисто служебных, напечатали лишь частично, причем некоторые на правах рукописей в строго ограниченном числе экземпляров (всего нескольких) с пометкой “секретно”. Все эти материалы можно увидеть ныне в самых различных собраниях ряда стран, причем как в списках, так и оригинальных.
П.И. Мельников, лицо в отношении к старообрядчеству совсем не однозначное, испытавшее в этом серьезную внутреннюю эволюцию, превратившую его из гонителей старообрядчества, каковое он считал “язвой государственно” [6, с. 228], в человека “смотрящего на старообрядцев как на “оплот будущего России”, производящий “восстановление русского духа, старобытной нашей жизни” [7, с. 554-555], заостряя внимание на отношениях между Румянцевым и старообрядцами, писал о канцлере с немалой долей подозрительности. Он, например, сообщал о том, что “заблаговременно извещенная о приближении знаменитого гостя” братия Лаврентьевского монастыря “выходила за ограду, встречала графа с колокольным звоном и пением духовных песен. Навстречу посетителю выносились кресты, иконы, хоругви, зажженные свечи. Румянцев, приложась к кресту, обыкновенно входил с пением иноков в часовню, прикладывался к образам и затем отправлялся к настоятелю. Иногда принимал участие и в братской трапезе. Можно представить, какое впечатление производили на старообрядцев, особенно живших в отдаленных от Белоруссии краях, такие посещения их монастырей столь важным государственным сановником. Нимало не удивительно, что в кругу старообрядческом и доселе есть старики, полагающие за несомненное, будто канцлер сам придерживался “старой веры”. Чем же иным, говорят они, можно объяснить то великое участие, которое граф Николай Петрович принимал во всем, относящемся до Лаврентьева и других на его земле устроенных монастырей? Он был ктитором их и втайне придерживался “древляго благочестия”. Одно то обстоятельство, что он пожертвовал в Лаврентьев монастырь “походную икону” своего знаменитого родителя, с которою он подвизался против турок, не служит ли, говорят они, тому доказательством? В августе 1838 года могилевский губернатор Марков нашел в Лаврентьеве монастыре довольно богатую ризницу, в которой особенно замечательна была “небольшая старинная икона, в позлащенном окладе, принесенная в дар канцлером графом Н.П. Румянцевым и известная под именем походной. Таковые же иконы Румянцев принес и во все прочие монастыри и часовни, находившиеся в гомельском его имении”.
П.И. Мельников тщетно искал объяснение столь, по его мнению, странному положению, когда “под покровительством Румянцева гомельские старообрядческие монастыри достигли цветущего состояния” и даже “не только полиция не имела въезда в старообрядческие монастыри…, но и православное духовенство лишено было возможности действовать на монастырских жителей путем духовно-нравственного убеждения ’.
Все это едва ли верно, если под “духовно-нравственным убеждением” не подразумевать действия воинских команд или хотя бы полиции, что имело место в 1798 г. при избрании нового игумена Лаврентьева монастыря. Тогда местный комиссар (становой пристав) Харкевич угрожал инокам ликвидацией монастыря и отправкой в Сибирь. Вмешательство Н.П. Румянцева, к которому за защитой обратились насельники старообрядческой обители, приостановило притеснения со стороны властей. Был избран достойный игумен Симеон, уроженец Ржева, умелый организатор, пользовавшийся особым доверием канцлера, сделавшего этого монаха благочинным над всеми старообрядческими монастырями в округе.
Вместе с тем, Н.П. Румянцев отнюдь не противился мирному убеждению, мирной агитации старообрядцев и их присоединению к государственной Православной церкви. Так, в 1800 г. единоверческим стал Чолнский монастырь. Канцлер был верен девизу родового герба Румянцевых “Non solum urmis” (“Не только оружием”).
Гомельский протоиерей Иоанн Григорович, ближайший сотрудник Н.П. Румянцева, много и деятельно проповедовал против старообрядцев, хотя, как ученый-археограф вынужден был пользоваться их услугами знатоков и собирателей церковных славянских древностей. Вверенный ему надзор за здешними старообрядцами, сбор сведений о них для епархиальных и синодальных властей, что давало возможность также получать интересующую и графа информацию о имеющихся у них древностях, о. Иоанн проводил регулярно.
Однако, упорствующий в принятии единоверия Лаврентьев монастырь канцлер, а потом и его брат Сергей Петрович требовали оставить в покое. Этому в немалой степени способствовало особое экономическое положение обители, а также то, что, по словам одного из видных министерских чиновников A. Алябтева, составившего в 1841 г. специальные “Записки о Лаврентьевом монастыре”, “Лаврентьев монастырь сделался собором раскольников”. Его “монахи-мещане — это бывшие купцы. Они принесли с собой значительные капиталы, остающиеся в руках до смерти, а потом поступающие в собственность монастыря. Все они занимаются собственным хозяйством и свойственному каждому ремеслом… Столь обеспеченное состояние иноков, при собственном каждого достоянии, доставляет жителям монастыря жизнь спокойную, независимую, с неограниченною волей каждому делать все что хочет, не давая никому ответа в своих действиях”.
Интересно, что ровно за десять лет до разорения и полного уничтожения в 1844 г. Лаврентьева монастыря, последний его игумен старец Аркадий, хорошо знавший Н.П. Румянцева и С.П. Румянцева, способствовал князю И.Ф. Паскевичу в приобретении гомельского имения.
- История старообрядческой церкви: Краткий очерк. М., 1991.
- Поздеева И.В. Территориальная книжная коллекция и задачи комплексных археографических исследований // Из истории фондов Научной библиотеки Московского университета. М, 1978.
- Отчасти с культурой старообрядцев Ветки можно познакомиться в Ветковском музее народного творчества, созданного краеведом Ф.Г. Шкляровым.
- Существует особо сочиненное его житие, разошедшееся во многих списках среди старообрядцев-поповцев. См. “Сказание о житии и отчасти чудес преподобного отца нашего Викентия иже на Новом Крупце”.
- Мельников П.И. Полн. Собр. Соч. Изд 2-е. Спб., 1909. Т. 7.
- Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии. Нижний Новгород, 1910. Сб. 10.
- Исторический вестник. 1884. № 12.
Авторы: Ю.А. Лабынцев, Л.Л. Щавинская
Источник: Старообрядчество как историко-культурный феномен / Материалы Международной научно-практической конференции “Старообрядчество как историко-культурный феномен” (Гомель, 27-28 февраля 2003 г.): Гомель: ГГУ, 2003. — 312 с. Ст. 142-147.
